«Наша родина — память…» / «Улыбнись нам, Господи»

Журнал «Страстной бульвар 10″, №8

Выпуск №8-168/2014, Взгляд
«Наша родина — память…» / «Улыбнись нам, Господи» (Театр им.Евг.Вахтангова)

Кажется, все это было так давно, что как будто и не было. Бабушка подарила восьмилетней внучке только вышедшую книжку под названием «Дорога уходит в даль» Александры Бруштейн, и с первой же фразы: «Я у мамы и папы одна…», — книжка эта почему-то глубоко запала в душу. Вместе с ее героиней Сашей Яновской (а писательница повествовала о себе, обозначив девичью фамилию) я проделывала сложный путь познания мира и своего места в нем. В течение последующих нескольких лет вышли еще две части трилогии, которые читались с таким же упоением. Это была подлинная энциклопедия: впервые с этих страниц я узнавала о деле Дрейфуса и участии В.Г.Короленко в процессе над мултанскими вотяками, о студенческих волнениях и еврейских погромах, о том, что такое настоящая дружба и что такое трагедия изгойства… На этих же страницах я прочитала о «чернявом хлопчике», юном сапожнике Гирше Лекерте, стрелявшем в губернатора Вильно генерала фон Валя.

В тот майский вечер 18-летняя Саша с родителями и братом были в цирке: зрители смотрели не на арену, а на губернатора, за несколько дней до того жестоко наказавшего тех, кто устроил первомайскую демонстрацию: «Обыкновенное лицо, хорошо раскормленная ряжка «его высокопревосходительства» — ни мыслей, ни чувств. О, такой вполне мог с утра до вечера смотреть на кровавую расправу над безоружными рабочими! Наверное он совершенно спокойно отдал жестокую команду: «Сечь медленно!».

А после конца представления на площади перед цирком раздались выстрелы. Генерал был только ранен, но Гирша военный суд приговорил к повешению.

«Так впервые входит в мою жизнь ненависть», — написала много лет спустя уже состарившаяся Саша Яновская, писательница Александра Бруштейн. И, мне кажется, с той поры, как я прочитала об этом, она вошла и в мою жизнь — ко всем сытым и жестоким, кто получает наслаждение от мучений других, как вошел, впитался весь жизненный опыт героини трилогии, запомнившейся на всю жизнь.

Спектакль Театра им. Евг. Вахтангова «Улыбнись нам, Господи» поставлен по двум романам известного писателя Г. Кановича, один из которых так и называется, а второй именуется «Козленок за два гроша». Инсценировка и постановка Римаса Туминаса сосредоточена на путешествии отца Гирша, Эфраима (у Кановича его фамилия Дудак), из еврейского местечка в далекий город Вильно, где должны казнить его сына. Сам избранный писателем жанр во многом унаследован у классика еврейской литературы Менделя Сфорима, но «Путешествие Вениамина в Святую Землю» разительно отличается от романа Г.Кановича тем, что в первом случае герой ищет обетованный край, а во втором — поднимается на Голгофу, ожидая предстоящей гибели сына. Но и в первом, и во втором случае метафора пути приобретает чрезвычайно важный смысл. Узнав о покушении на губернатора, потрясенный старик прощается с могилой жены, заколачивает дом, оставляет козу дочери раввина и отправляется на телеге в путь со своими соседями — Шмуле-Сендером и Авнером Розенталем. В пути их ждет немало приключений и невзгод, которые мы, зрители, проживаем вместе с героями: здесь будет и цыганский табор с кучей детишек, и встреча с прикидывающимся слепым портняжкой Хлойне-Генехом, нападение волков, встреча с бравым военным, скачущим, словно на лошади, на крестьянине, с шашкой наголо, и оживающие воспоминания Эфраима об оставленной Козочке, гонка телеги и некоего устройства, которое называется автомобилем, — и каждая из сцен будет решена театрально, ярко, изобретательно, с юмором…

Но…

Поразила та закольцованность переживания, эмоционального ощущения, которая возникла с первых же минут спектакля в душе: знания о Гирше, полученные в раннем отрочестве и запомнившиеся навсегда, соединились с узнаванием о его отце и — естественно — осозналась протяженность жизни. Не только моей — целого поколения. Если тогда поступок Гирша воспринимался как подвиг, то сегодня вместе с его отцом Эфраимом задумываешься о легкости кровопролития: «Сегодня и человека можно убить как муху», — говорит Эфраим, рассуждая не по вере («око за око, зуб за зуб»), а по законам гуманизма.

Главная мысль спектакля Римаса Туминаса — трагическая разобщенность поколений, разорванные связи между близкими как по крови, так и по духу, распад семьи как большого и единого клана, потому что дети уходят по своим дорогам, ведущим их к не до конца осознанной борьбе, или к фанатизму во имя столь же не окончательно осознанной идеи, или к поиску благополучия и больших денег, в стремлении к которым покинул родное местечко сын водовоза Шмуле-Сендера. Они уходят не просто из тех мест, где родились, а из целостного мира, состоящего из быта, традиций, культуры, правил, в котором выросли и сформировались.

Так вновь, на совсем ином витке исторической спирали, наступает время не собирать, а разбрасывать камни. Эта сила камня становится одной из выразительнейших метафор спектакля «Улыбнись нам, Господи»: к ним обращается, словно к надгробию жены, Эфраим перед тем, как отправиться в Вильно; их он яростно разбрасывает, узнав о поступке сына; камни явлены баней, в которой путники, обжигаясь, отмываются после значительной части путешествия; они становятся надгробием Авнера, умершего в дороге, — бедного Авнера с раздвоенным сознанием. Виктор Сухоруков играет его очень выразительно и сильно: бакалейщик, обнищавший после пожара, в котором погибла его семья, он как будто живет двойной жизнью — того Авнера, которого уже нет, и того, кто есть сегодня, сейчас, постоянно путая, где он нынешний и где вчерашний.

Смерть для него лучше жизни, и она решена режиссером очень символично: Авнер отрывает от двери дома Эфраима доски, которые сам же и приколачивал, и уходит в растворившееся пространство, из которого льется свет, потому что, по словам Эфраима, «без смерти нет памяти, а память сильнее смерти»… Может быть, она, память, и есть свет?..

Неузнаваемым стал для меня в роли Эфраима Сергей Маковецкий — лишенный эмоций (лишь в одном эпизоде раздается его страшный, какой-то звериный вопль, когда, стуча молотом по камням, разбрызгивающим искры, он кричит о том, что смерть лучше жизни), собранный, сдержанный, глубоко в душе переживающий за сына, готовый ко всему, строгий, почти библейский персонаж. На протяжении всего спектакля ни на миг не выпадая из сложнейшего образа, Маковецкий блистательно ведет свою «партию», не нарушая законов ансамбля, а уверенно лидируя в нем.

Так же, впрочем, как точно и ярко играют Юлия Рутберг (Козочка — сложнейшая пластическая роль), Виктор Добронравов (Хлойне-Генех, неожиданно для самого себя, кажется, присоединившийся к путешественникам), Григорий Антипенко, создающий таинственный, кажущийся почти мистическим образ «Палестинца» — молодого человека в длиннополом черном пальто и черной шляпе, с сосредоточенным и фанатичным лицом. Он оставил жену и детей, отбросил свое имя и идет в далекий Ершалаим, чтобы обрести там истинную жизнь. Его готовность преодолеть любые препятствия решается в спектакле любопытной метафорой — в эпизоде «бани» герой Антипенко стоит босыми ногами на раскаленных камнях и ничто не дрогнет в его лице. Он тверд и мужествен, и лишь напоследок припадет к ногам Эфраима с мольбой стать ему отцом и уйти с ним в далекую Землю обетованную. И эта мольба на миг расслабит словно окаменевшие черты лица прежде, чем «Палестинец» полезет вверх по отвесной стене и пропадет из глаз за ее краем…

Несмотря на некоторые ритмические затянутости премьерного спектакля, он воспринимается на одном дыхании — взволнованном, соучаствующем, потому что перед нами подлинная театральная притча, насыщенная метафорами, пропитанная стихией камня и воды (когда персонажи прибывают, наконец, в Вильно, их встречает некая, сегодняшним языком выражаясь, санитарная бригада с дезинфицирующими шлангами и обливает с ног до головы водой, пока остальные члены этого сообщества разбирают те чемоданы, комоды, узлы, из которых состояла телега путешественников). И на месте телеги возникает окруженная зажженными свечами большая фотография — из тех, знакомых каждому, старинных семейных фотографий, на которых все были в строгом порядке размещены по рядам. Шмуле-Сендер (к сожалению, Евгений Князев уступает пока другим главным героям спектакля) и Эфраим бросаются к этой фотографии, цепляются за нее, почти повисают, а она, словно мираж, словно память, медленно вращаясь, уплывает вверх, заставляя вспомнить слова старого раввина, к которому перед поездкой приходил Эфраим: «Наша родина — память, в ней мы живем…»

И как бы ни был труден этот спектакль (а он труден, потому что заставляет всерьез задумываться над очень и очень многим, и многое пережить в себе), он невымышленно нужен сегодняшнему зрителю: ведь только через боль можно преодолеть боль.

А для меня еще чрезвычайно важной оказалась та связь времен, что протянулась более чем через полвека, связав книгу детства с непростым сегодняшним временем разбрасывания камней…
Наталья Старосельская

http://www.strast10.ru/node/3171