Отзывы о спектакле "Медея"

Автор Андрей Королев

02.10.2016г., портал «Арт-объект»

В «Медее» вахтанговцы смогли показать свой фирменный излом 

Разговор с Медеей ведется очень давно – еще древнегреческие драматурги предлагали свои варианты развития событий популярной легенды. К настоящему моменту количество интерпретаций и прочтений этого мифа уже сложно подсчитать на пальцах. Свой взгляд на пьесу Жана Ануя «Медея» в 2011 году предложил театру Вахтангова Михаил Цитриняк. С тех пор спектакль с Юлией Рутберг в главной роли успешно обосновался в их репертуаре и в числе прочих приехал на «Большие гастроли» в Уфу. Спектакль дважды показали в театре «Нур». Несмотря на отсутствие наград за постановку, а также второстепенность площадки по сравнению с Русским драмтеатром, полный зал собирался без проблем.Руно раздораВ постановке Цитриняка есть единство места, времени и действия. Возможно, именно поэтому она проносится очень быстро – всего за полтора часа. Взгляд зрителя прикован к Медее, которая живет вместе с двумя детьми и нянькой на окраине Коринфа. Ее ставят перед фактом: возлюбленный Язон (Григорий Антипенко), ради которого она предала родную Колхиду и помогла украсть золотое руно, решил жениться на дочери местного царя Креона (Андрей Зарецкий). Хотя былой любви между Медеей и Язоном нет, и оба они не раз заводили любовников, их давняя связь, пропитанная кровью и невиданной страстью, продолжает высекать искру. Приказ уехать из Коринфа Медея игнорирует, тем самым подписывая себе смертный приговор. Свирепея, она с помощью колдовства убивает Креона и его дочь, а после убивает своих детей и на глазах у Язона – саму себя.

Пьеса дает психологическое объяснение, почему Медея решилась на убийства и покончила с собой. Постановка Цитриняка, на первый взгляд, ничего не прибавляющая к уже написанному, начинает работать по мере того, как героине отрезают пути отхода. Среди смертельно спокойных Язона и Креона Медея оказывается единственной эмоциональной фигурой, которая в силу своего взрывного характера и обилия гордых чувств просто не может существовать иначе. Отлично работает лаконичная сценография: круг, в пределах которого она живет в начале спектакля, можно интерпретировать не только как скелет ее жилища, но и как ее внутренний мир, где место осталось только для детей да старухи-няньки. Когда Креон объявляет свою волю Медее, и он, и его стражники как будто случайно заходят на эту территорию, при этом Медея выходит из себя. Креон своим поведением напоминает большого бизнесмена из 90-х, на чью территорию путь заказан. Креон выгоняет Медею, но, если присмотреться к ситуации, других шансов мирно решить ситуацию у него нет: буйный нрав Медеи явно захочет отомстить.

Оставшись одна, она размышляет, как поступить; ее личное пространство вдруг превращается в огромный ком, нависающий над ней и угрожающий ее раздавить. Так, она поставлена перед выбором: предать свои убеждения и чувства, свою правду и уйти (а Колхида после истории с золотым руном наверняка примет ее с оружием) или остаться верной себе и принять жестокое наказание. В конце концов именно из этого родного тюка с тряпьем она вытащит орудие убийства царя и его дочери, и платье, в котором она уйдет в мир иной.

Ожидание смерти

Разговор Медеи с Язоном тяжел и занимает основную часть спектакля. Он, давно вышедший из ее круга доверия, но в глубине сердца все еще любимый, пытается нащупать корень того, что в итоге сделало их совместную жизнь несчастной. Интересно, что виновата в этом их любовь друг к другу. Очень ярко описывал характерные ситуации, происходившие в эпоху древнеримской империи, современник Ануя писатель Паскаль Киньяр в книге «Секс и страх». Дело в том, что брак в то время строился не на взаимном чувстве (это не поощрялось), основой служило отношение к мужчине как к господину, хозяину. Если мужчина проявлял любовь к женщине, это считалось слабостью с его стороны. Так и Язон, вдруг осознавший чувство к неистовой и разрушительной, но все-таки хрупкой женщине, вмиг растерял своих аргонавтов, которые перестали его уважать как командира и настоящего мужчину, способного повести за собой. Наложение довольно противоположных ролей (воин-разрушитель и любимая женщина) на Медею заставило Язона искать счастья на стороне, намеренно и не очень истончая чувства к любимой. Та в долгу не осталась и по мере сил тоже мстила изменами. Как снежный ком, росло количество вины друг перед другом. Последний жест Медеи – это тоже месть, сделанная из-за огромной любви, которой нет выхода и которую окончательно выбросили вон. Убийство детей и самоубийство – это попытка показать тот объем боли, который Язон заставил ее испытать. Как видно из последних слов Медеи («А теперь попробуй забыть меня!»), которые она бросает в лицо растерявшемуся возлюбленному, герой не оправится от этого, хотя внешних признаков эмоционального напряжения он не выдаст до самого занавеса. Разве что вскользь скажет, что ему остается не столько жить, сколько – ждать смерти.

«Человек без любви – засохшее растение»

Юлии Рутберг, которая выглядит и звучит очень органично в роли Медеи, удается так взаимодействовать с текстом пьесы, что возникает ощущение своеобразного обряда инициации для актера и зрителя, пытающихся в уме пройти той же тропой. Рутберг с блеском проходит эту инициацию, отчего финальные слова «Наконец-то я стала Медеей» звучат гораздо значительней. Ощущается двойное дно и в словах Язона: «Я ничему не могу помешать. Единственное, что я могу сделать, — это сыграть до конца роль, давным-давно выпавшую на мою долю». Постановка такова, что оба понимают, что так дальше продолжаться не может и что должно произойти дальше. Оба прямым текстом говорят, что не могут быть друг с другом, поскольку не могут изменить свою природу. Кто-то должен поставить точку, и на это решается Язон, выбирающий достойное его имени статус и жену (достойное ли?). Медея в отчаянии готова пойти против себя, если Язон хотя бы усомниться в своем решении, но – слишком поздно, и приговор, известный тысячелетиями, должен быть приведен в исполнение.

– Для нее существует любовь, а человек без любви – засохшее растение, — рассказала в одном из интервью Юлия Рутберг о своей роли. — Наверное, мы не можем ее любить, но ее есть за что уважать. В этой пьесе действует выдающийся мужчина и выдающаяся женщина, и это история борьбы титанов. В обоих – высокая концентрация человеческих качеств. Теперь я знаю, что всем медеям — и в мифе, и у Еврипида, и у Ануя — хочется быть слабыми, нежными, чтобы рядом с ними были сильные мужчины.

В «Медее» вахтанговцы смогли показать и свой фирменный излом, в состоянии которого героине невыносимо жить дальше, и тяжеловесное спокойствие, сохраняющее за немой стеной силу эмоций. В самом начале на сцене нет ни одного счастливого персонажа, нет таковых и в конце; посередине – кровь. Кажется, что такого дикого преступления, из-за которого именем Медеи никто не называл своих детей, с тех пор не должно было происходить – ведь эта история так часто мелькает в театре и книгах, должно же человечество хоть чему-то научиться? Но если обратиться к криминальным новостям XXI века, подобную фабулу найти будет совсем несложно. Ну, давайте, попробуйте забыть Медею.

 

Гастроли спектакля «Медея» в г.Уфе

Журнал «Уфа», октябрь, 2016г.

Авторы Светлана Янова, Екатерина Климович.

К нам приехал Вахтангов (фрагмент о спектакле «Медея»)

«… В другой постановке по пьесе Жана Ануя Юлия Рутберг перевоплощается (и великолепно) в еще одну сильную женщину — Медею. Месть колхидской царевны Язону (Григорий Антипенко), которому она помогла добыть золотое руно, для кого пожертвовала семьей и родиной — сюжет интересный, особенно сегодня, когда нас снова привлекает первобытная и средневековая жестокость (или доблесть, как посмотреть) — видимо, мы основательно забыли, что это такое. Однако что такого мы можем здесь увидеть, чего еще не показали в сериале «Игра престолов»? Там месть изобретательна и многообразна. Но на самом деле это пьеса о неудавшемся супружестве. Страсть горячила кровь, в мире не было ничего невозможного – и вот… Кто первый охладел, кто первый посмотрел в другую сторону? Теперь уже неважно (хотя на самом деле как раз это и важно — не допустить такого). Взрыв, к которому все идет, будет сокрушительным для обоих. Однако главным предателем навеки останется Язон, решивший прогнать Медею и жениться на юной царевне Креузе — и мы все ждем мести за такое поругание чувства (по крайней мере женщины, а некоторые мужчины предпочли покинуть зал). И она наступит. Однако оказывается, что это не все. Еще одна важная сцена: к Медее является местный царь Креон, он великодушно (а на самом деле упиваясь всевластием) решает отпустить ее, ну а что до того, что она и Язон одного поля ягоды и все «подвиги» (то есть преступления) совершали вместе… «Главное, что он наш человек, думает как мы, а ты — чужая». А в конце будет еще интереснее и страшнее: те, кто, совершив и пережив немыслимое, будет теперь «строить благоразумный мир по своему образу и подобию».
Здесь вам не КВН
Чтобы удержать внимание зрителей, разыгрывая камерную драму с небольшим числом действующих лиц, требуется, кроме мастерства актеров, немало находок. И режиссер обоих спектаклей Михаил Цитриняк справился со своей задачей. Белые костюмы Язона, Креона и его приспешников равно могут принадлежать царю и приспешникам, современным деятелям и бандитам. Поляна-полотнище под Медеей, которое свертывают, давая понять, что здесь для нее больше не осталось места, что мир ушел из-под ног; шар ненависти, который она раскачивает, сцена убийства, где никто не падает замертво, а зрителей пробирает ужас… Словом, все удалось… »

http://www.journal-ufa.ru/index.php?id=4434&num=179

 

 

Автор Ирина Брагинская

Отзыв о «Медее» на форуме театра им. Вахтангова.

Прошло уже больше суток, а я вновь и вновь возвращаюсь в этот удивительный вечер пятницы… Что же произошло с нами? Катарсис, шок, озарение или всё это вместе взятое?
Магия начала происходить ещё до начала спектакля: погас свет, все затаили дыхание, повисла звенящая тишина…
Первая сцена – луч прожектора озарил лицо актрисы, она произнесла первые слова, и весь мир утонул в ней. Необыкновенный голос – то нежно-бархатный, то неистово-грубый – проникал в самое сердце. Её энергия захватила зал и вихрем унесла в античные времена. Актриса растворилась в своей героине: перед нами была женщина-месть, женщина-страсть, женщина-террор. Рутберг собрала в Медее вулкан чувств, которые сжигали её изнутри и испепеляли всё вокруг, не оставляя никакой надежды на мирное сосуществование.
Медея. Эта героиня античности воспета многими древними поэтами и писателями современности. Женщина, убившая собственного брата и разбросавшая куски его тела по морю, чтобы отец, собирая останки сына, не догнал «Арго» – корабль, на котором она сбежала со своим любимым, похитив золотое руно. Царевна, гордая и властная, продолжившая череду убийств, чтобы подарить своему возлюбленному трон. Волшебница, всемогущая и коварная, не останавливающаяся ни перед чем, чтобы вернуть своего мужчину.
Рутберг использует все краски, показывая мощь плоти, силу ненависти и любви. В одной из сцен она рождает своего “третьего” ребёнка – девочку-ненависть. И становится понятно, что эта женщина готова убивать безостановочно, как машина, потому что Ясон принадлежит ей и только ей, без остатка.
Ясон. Мужественный, прекрасный, но утомившийся от разрушительной любви Медеи. Герой, желающий уже в конце-то концов обрести душевное спокойствие в объятиях своей невесты, дочери царя Креонта.
Самая главная часть спектакля – диалог Медеи и Ясона. Как прекрасен этот дуэт! Ясон устал от вулкана страстей. Он предъявляет Медее претензии одну за другой, он тяготится их прошлым: убийствами, которые они совершали вместе, разрушениями, остававшимися после их бегств. Но все бессмысленно. Медею не остановить:
— Ты львица, а не жена! — кричит Ясон. — Ты демон, которым боги меня поразили!
— Зови, как хочешь, но я ранила твоё сердце.
— И собственное.
— Легка мне моя боль, когда вижу я твою.
— Твоя рука их убила!
— А прежде того — твой грех.
— Так пусть казнят тебя боги!
— Боги не слышат клятвопреступников

Все сцены между двумя главными героями, когда-то любившими друг друга, взрывают чувства зрителей.
Мощный дуэт Юлии Рутберг и Григория Антипенко. Полная гармония, взаимодействие каждой клеточки, всех невидимых душевных струн!
Сцена убийства детей настолько сильна, что ужас холодной струйкой скатывается по спине. От неистовства героини леденеет душа.
Жан Ануй не случайно не переносит действие в наше время, как он это сделал с Орфеем. Медея Ануя остается мифическим существом, наделенным нечеловеческими качествами. В ней много природного и даже потустороннего.
Работа режиссера спектакля Михаила Цитриняка – яркая и изысканная, недаром спектакль – один из самых популярных в театре им. Вахтангова. Великолепно все: сценография – движения отточены и легки; игра света и теней насыщена и проста в восприятии; уникальны и полны богатого подтекста декорации-символы. Костюмы, построенные на контрастах: темные –война, светлые – мир; потрясающая музыка, и, конечно, актёры!
«Медея» – это высочайшая вершина и великое искусство! И вот, что я еще поняла: такие чувства невозможно пережить ни на каком другом спектакле.
После продолжительных аплодисментов, все молча двинулись к выходу. В углу продолжала сидеть девушка. Прижав к лицу свои ладошки, она беззвучно тряслась в рыданиях.
http://www.vakhtangov.ru/forum/messages/36?sort=desc

 

Автор RATANN

«Медея» 10.01.15

Спектакль живет уже несколько лет, и за это время я видела много различных Язонов – не выходя за границы роли, артист использует разные интонации, варьирует паузы в репликах и меняет мимику, вкладывает разную энергетику в движения, тем самым каждый раз изобретая нового Язона. Но такого, каким он был сыгран вчера, я еще не видела.

Беспощадный, ненавидящий, обвиняющий. Резкие движения – он неприязненно и даже ожесточенно отталкивает Медею, словно сбрасывая с себя груз грехов прошлой жизни. Неприкрытая злость в голосе – а в словах только упреки и насмешки. Язон словно выкидывает Медею из своей жизни, уверовав, что построит свой благоразумный мир, забудет свое прошлое так же легко, как легко сбрасывает со своих плеч руки цепляющейся за него Медеи. Ни капли нежности не звучит в его голосе даже при воспоминаниях о былой любви, только печаль и горечь. Ни капли страсти нет в его взгляде даже при всплеске уже забытой ревности, а лицо искажает только злоба. Он не боится смотреть Медее в лицо, он просто больше не желает этого. Он забыл и предал любовь. Именно так и было сыграно вчера – предательство любви. Отбрасывая нож, занесенный над ним, Язон облегченно вздыхает: «Ну все, с меня хватит!». Облегченно, потому что вместе с ножом он откидывает от себя все, что было связано с Медеей, все, что теперь ему ненавистно.

И в финальной сцене, там, где раньше игралось внутреннее отрицание самого себя и нового мира, в котором Язону предстоит теперь жить, было сыграно равнодушие к происходящему, сыграно спокойствие. Не прозвучала саркастическая усмешка в последних словах, а во взгляде не было боли от потери. Только уверенность в своей правоте и полное отречение от былых идеалов.

И такой Язон был чудо как хорош. Не знаю, чем была вызвана вчерашняя трактовка роли, но не сомневаюсь теперь, что пойду на спектакль еще раз: именно вариативность образа Язона поддерживает во мне интерес к спектаклю. Я поражаюсь таланту актера и его умению в рамках текста так по-разному интерпретировать своего героя, заставляя зрителя то сопереживать ему, то полностью не принимать его поступки. А вчера со мной случилось это самое неприятие образа при полном восхищении от игры Григория. Неприятие — впервые. Восхищение — постоянно.

 

 

 

Автор Елена Рузанова 11.02.2014 г.Воронеж

Ты слышишь: море

В воронежском ТЮЗе Театр имени Вахтангова показал «Медею» по Жану Аную. Час сорок плывешь к финалу, который предсказуемо ужасен, хоть как играй актеры — прекрасно или отвратительно

А они фантастически хороши, особенно низкий, почти мужской голос Медеи — Юлии Рутберг. Я, знаете ли, близорука, но мне хватило слышать, как Рутберг голосом сыграла трагедию. Счастливы те, кто смог увидеть ее на сцене. Я бы тоже хотела, но с недавних пор в ТЮЗе нет проката биноклей

О чем сегодня «Медея»? Да все о том же — спустя десять лет с любимым говоришь не так, как в час встречи. Вечная тема: звук любви. Мужчина уходит в море, чтобы найти свое «золотое руно». И так некстати — хотя если ненадолго, думает он, то пусть — обретает совсем иное золото. Искомое, кстати, тоже получает, но с довеском, таким странным, такой игрушкой. И корабельная команда, поделив добычу, с любопытством взирает на утехи — еще никто не знает, высадит ли мужчина свою игрушку в первом порту или оставит рядом.

А Медея вся и все — ради. «Великий человек смотрел в окно, а для нее весь мир кончался краем его широкой, греческой туники, обильем складок походившей на остановившееся море», — написал Иосиф Бродский совсем по другому поводу. Впрочем, мне кажется, что повод всегда один — и не имеют значения имена, одежды, антураж.

«Скажи, как сильно ты меня любишь?» — спустя десять лет звучит тяжело: я много заплатила, и я, я больше, а ты не ценишь, ты тоже, а помнишь, как ты… Как Медее вернуться в Колхиду, если любовь — течение в одну сторону? «Он же смотрел в окно, и взгляд его сейчас был так далек от этих мест, что губы застыли, точно раковина, где таится гул», — Бродский сверлит мой мозг. А что если бы Медея отдала Ясона другой женщине, да и с детьми тихонько вернулась бы домой? Что потом? Неужели раскаяние — как Одиссей в письме Телемаку: «Мне неизвестно, где я нахожусь, что предо мной. Какой-то грязный остров, кусты, постройки, хрюканье свиней, заросший сад, какая-то царица, трава да камни»…

Увы, Ясон — не Эней и не Одиссей. Но Медея — море. Море любви с таким низким, суровым гулом волн, как голос Юлии Рутберг. С тяжелыми раскатами — как у Бродского: «И время поглотило эту месть. Теперь здесь людно, многие смеются…».

http://v-kurier.ru/intonacii/ty-slyshish-more/

 

 

Автор RATANN, 21.12.2013г.

«Медея» 21.12.13

М е д е я: Ты можешь представить себе мир без меня?

Я з о н. Я постараюсь.

Вчерашняя история Медеи и Язона – это история любви людей, слишком долго и пристально смотревших друг на друга, буквально проросших друг в друге, ищущих смысл жизни в единении душ, но смертельно уставших друг от друга именно от этого всецелого и взаимного прорастания.

Все страсти, раздирающие душу Медеи, сыграны очень просто и очень по-человечески. Боль измены, страдания и зарождающаяся ненависть — перед нами в начале спектакля женщина, которую предал любимый. Пусть сильная, пусть немного иная – чужестранка, но женщина. И постепенно с развитием действия женственность и человечность уходят, ненависть превращает страдающую женщину в жестокого воина, ненавидящего в себе женское начало и преследующего только одну цель – мстить и за поруганные идеалы, и за предательство.

Но и Язон выносит на сцену собственную трагедию, свою правду, он приходит к Медее не за прощением как изменивший муж. Их диалог с Медеей – поединок двух сильных людей, и у каждого своя правда, но правды эти несовместимы друг с другом.

«У меня был Арго!» и «Да потому, что я любил тебя, Медея» — всего лишь два надрывных крика, когда прорывается бесконечная боль сквозь маску напускного спокойствия. Было море, верные товарищи и вечное движение навстречу приключениям. И вдруг – весь мир сжался до женщины, доверчиво уснувшей на его плече. Язон был героем тогда – и не только взял на себя ответственность за все, что ради него вершила влюбленная воительница , но и сам не противился будущим преступлениям. Он искренне любил ее темный мир, принимая все зло, следуя за ней везде и во всем.

И вот она теперь перед ним– уже не такая влюбленная, сама изменявшая ему не раз, вот он – уставший от груза ненависти и зла, от дикого вихря чувств, уже совсем не герой.

Пресытившись постоянным накалом страстей, любовь становится не чудом, а серой обыденностью. «Любовные схватки, лишенные нежности» порождают сначала ненависть, а потом и душевное равнодушие.

Но несмотря ни на что у Язона и Медеи нет больше ничего, кроме этих отношений. А их союз уже не столь желаем и прекрасен, как был, когда была жива любовь…

Язон твердо уверен, что если нельзя вернуть прошлое, то надо изменить будущее. И он, бесконечно измучившийся и желающий покоя и забвения, отрекается от мира Медеи, ступив на другой путь — «обычного человеческого счастья».

Будущего у Медеи нет. А если нет будущего у нее, то и детей не должно быть. Логично с ее точки зрения. Логично отомстить Язону, убив его надежды на жизнь в «благоразумном мире».»А теперь, Язон, попробуй, забудь меня!» — и если не в сердце, то в памяти Медея останется точно. Победа? Да, победа. Но над Язоном, и не более.

Спектакль поставлен и сыгран так, что поступки главных героев с их такой разной правдой вызывают понимание и сочувствие. Они оба правы, каждый выбрав свой путь, получил то, к чему стремился: Медея — свободу, а Язон – «благоразумный мир». Но при этом каждый обрел смерть – или плоти, или души. А смерть души, она страшнее…

И как послесловие. Я уже писала о мире теней, живущем в этом спектакле. И вот еще одно наблюдение – последняя сцена, тени на кулисе: Медея возвышается над тенью сгорбленного Язона, ее тень словно давит на него своей мощью, делает его меньше, незначительней, слабее. Его тень ничтожна по сравнению с ее так же, как ничтожна теперь его жизнь без нее. У него никогда не получится вновь оживить свою душу и жить в мире без Медеи, как бы он ни старался.

 

 

Автор Светлана Фролова 20.12.2013г.

Спектакль поразил до глубины души. История Медеи и Язона — история разрушенной, отравленной любви, история о столкновении двух абсолютно разных миров. В Медее воплотился мир Востока: свободный,дерзкий, полный необузданности и силы. В Язоне же — мир Запада: спокойный, даже праздный, полный закона и порядка.

Злость и ненависть, страсть к мучениям в Медее извратили ее любовь. Она не способна принять ни мира, ни покоя, ни обыкновенного человеческого счастья. Страдания и хаос для нее — вся жизнь, свобода. Она — дикий зверь, вся ее природа сродни безумству… Но есть нечто особенное,даже прекрасное в ее пламенной натуре. Медея горда, сильна волей и остается верна себе до самой смерти. Она не убивает своих детей, а уходит вместе с ними, не желая оставлять их в таком противном ее существу мире.
Язон совершенно противопоставлен Медее, но есть то, что их объединяет. Любовь — та самая тонкая нить, что держала их вместе. Потому Язон так боится взглянуть на Медею, боится вновь броситься в разрушенный омут этой разлагающей, ядовитой любви. Он выбрал побег, но подсознательно понимает, что от себя он не скроется никогда, а значит и от Медеи. Ведь весь его мир воплощен в ней. Вместе с тем, он устал от боли и хаоса, который несет с собой Медея. Она никогда его не отпустит.
Игра актеров потрясающая. Ю. Рутберг как никто лучше подошла на роль Медеи. Сколько ярости, страсти и подлинной уверенности в каждом жесте, все чувства обнажены, отражаясь на напряженном лице. Этот лихорадочный, почти сумасшедший блеск в глазах. Не было ни единого сомнения в том, что это она… Медея.
Хотелось бы так же отметить игру Г. Антипенко . Монологи Язона намертво запечатлелись в памяти, оставив за собой неизгладимые впечатления. Григорий с непревзойденной виртуозностью раскрыл натуру своего персонажа. Горечь и боль,сожаление, пронизывающие образ Язона, влились в общую палитру атмосферы спектакля. Горькие насмешки, адресованные больше себе самому, внешняя отстраненность, напряженность фигуры… Ни одной упущенной эмоции, ни одной забытой мысли.
Интересно было разгадывать смысл символики спектакля. Тюк, обозначающий гнетущую ненависть Медеи, спущенный крюк,одеяния героев…
Одним словом, спектакль «Медея» — динамичное и правдивое отражение пьесы, которое никого не сможет оставить равнодушным.

С сайта театра Вахтангова

 

 

Автор RATANN, 10.10.2013г.

«Медея» 10.10.13.

Каждый раз, погружаясь в мир страданий Медеи и Язона, я вижу их новыми, отличными от прежде увиденных, и это вполне закономерно. Спектакль живет и развивается, актеры играют с разным настроением, режиссер подает новые идеи, да и я каждый раз прихожу на спектакль немного другой, с иными чувствами.
И в этот раз я отправилась на спектакль с целью реабилитировать для себя Медею и если не оправдать, то хотя бы попытаться понять. Юлия Рутберг как всегда была великолепна, но ее героиня вчера показалась мне еще более ненавидящей – ненавидящей всех вокруг и ненавидящей в себе суть женщины. Юлия играла так пронзительно, так сильно, что несмотря на мое всегдашнее неприятие поступков ее героини, я вдруг прониклась до такой степени, что мне очень хотелось встать и закричать: «Остановитесь. Зачем вы губите себя? Вернитесь друг к другу, попробуйте все исправить!» А исправить ничего нельзя…

История Медеи и Язона — это битва двух характеров, двух мировоззрений, битва двух бывших попутчиков, один из которых выбрал вдруг другую дорогу, принеся этим поступком неимоверные страдания и себе, и другому. Этот спектакль о прощании с любовью, о бесконечных взаимных обвинениях, о потерянных чувствах, которые можно вернуть, уступи один другому… Но один бесконечно устал, а другая пышет ненавистью, желая отомстить за свою поруганную любовь, и, не поступившись ничем, даже жизнью своих детей, никогда не сойдет со своего пути к свободе, такой свободе, как она ее видит.
Рутберг вчера играла одержимую (или это я так увидела?) свободой, сметающую все на своем пути и не желающую остановиться в своей мести женщину, преданную любимым когда-то человеком. Такую Медею можно простить – ее поступок для нее единственно правильный. Совершив злодеяния, она уходит в свой «свободный» мир, оставляя после себя страдания и мучения другим, месть привычна для нее, и месть — цель ее поступков.
А Язон, придя проститься , не смотрит Медее в глаза, словно боится вновь утонуть в них, как это случилось с ним 10 лет назад. Он отворачивается, отталкивает от себя Медею, словно пытаясь оттолкнуть от себя свое прошлое. Он выбрал другой путь, тот, что кажется ему теперь более разумным. Устав от безумств, он начнет строить благоразумный , как ему кажется , мир, где отдохнет и насладится покоем. И он прав для себя. Он когда-то променял жизнь, полную приключений, и верных друзей на темный мир Медеи, жил, подчиняясь ее законам. Но тогда была любовь, и ради любви можно принять все злодеяния любимого человека. А потом любовь ушла, а с ней ушло желание сжигать себя в огне ненависти и мести.
И вот сцена, в которой Медея прижимается к Язону, обнимает его, умоляя не уходить. Какая мука на лице у Язона! Какое страдание в его голосе, вновь, как и в сцене с ножом , сжаты до боли его кулаки, дрожат руки – кажется, еще мгновение, и он вновь подчинится чувствам Медеи, откликнется на ее зов… Но нет, его уже не покорить – он с тяжелым стоном вырывается из объятий Медеи , он побеждает самого себя. Он тоже теперь считает себя свободным . Он будет «возводить леса человеческого счастья» на руинах своей жизни. Но, почему-то, это человеческое счастье совсем чуждо ему – в финальной сцене в голосе вновь звучит ненависть, скрывающая боль. Мне увиделись слезы на лице Язона – две мокрые полоски на щеках — слезы о минувшей жизни, ушедшей любви, о разрушенной жизни. С этой болью воспоминаний и ненавистью к самому себе Язону придется теперь жить дальше.
Разрушился мир Медеи, разрушился и мир Язона. Она ушла в смерть, выбрав свободу, а он — в вечные страдания, попытавшись освободиться от былого.
Спектакль прошел, как всегда, на высоте. Блестящая игра всех актеров не давала публике в зале расслабиться ни на минуту, заставляя и плакать, и страдать вместе с ними. Зрители, находящиеся в метре от актеров, чувствовали себя причастными к происходящим событиям , принимая на себя страдания героев .
Слезы и аплодисменты в финале — артисты много раз выходили на поклон. И огромные букеты цветов в благодарность актерам за их великолепную игру. Браво, как и всегда!

 

Автор: Мария Парамонова

Медея: 18+

28 августа 2013 года стартовали гастроли лучшего театра России – театра имени Евг.Вахтангова в Смоленске. В этот день на сцене Смоленского камерного театра была показана «Медея» Жана Ануя (по мотивам одноименной трагедии Еврипида, поставленной в 431 году до нашей эры, которая, в свою очередь, опиралась на миф об аргонавтах). Режиссер Михаил Цитриняк прочел эту историю как поэму без героя – в мире жестокости и порока любовь, дети и раскаяние были обречены. Безусловно, вахтанговцы показали высочайший уровень актерского мастерства, художественного, светового и звукового оформления, но меня, прежде всего, волновала та идея, которую вложат они в души и умы зрителей.

Медею исполнила одна из ярчайших звезд театра и кино — Юлия Рутберг (заслуженная артистка РФ, Лауреат российских театральных премий «Чайка» и «Хрустальная Турандот» Окончила Театральное училище им. Б. В. Щукина в 1988 году. Сыграла более более 20 ролей в театре и 50 ролей в кино (фильмы «Руанская дева по прозвищу «Пышка», «Закат», «Савой», «Макаров», «Чек», «Фаталисты», «Анна», «Женская дружба», «Неверность», «Четыре возраста любви», «Тропинка вдоль реки», сериалы «Каменская», «Московские окна», «Империя под ударом», «Холостяки», «Виола Тараканова. В мире преступных страстей», «Не родись красивой», «Анна Герман», «Средство от смерти» и др.)
В роли Ясона предстал любимец женского большинства телеаудитории Григорий Антипенко. Я, признаюсь, впервые видела этого актера, поскольку сериалы не смотрю. Он был очень убедителен в роли представителя мужского мира, где с женщиной можно сделать всё, что угодно, и её же во всём обвинить. При этом – исключительно обаятелен, как и полагается в таком амплуа. Вспоминая о былой любви, он не позволяет Креону убить Медею. Он убивает её морально, прогоняя в никуда.
Креон – Андрей Зарецкий – актер с очень знакомым лицом (не только потому, что снимался во многих фильмах и сериалах), вполне доходчиво провел свою линию сюжета. Он, как Медея, как Язон, и как все цари и герои, всю жизнь убивал людей, даже детей. Но к старости устал, усовестился. Царь Креон оставляет Медею в живых, не забирает её детей, она же, в отместку ему и его дочери, на которой женится Ясон, посылает им отравленный подарок. Подарок относят невидимые для зрителя дети Медеи и Язона (в первичной легенде об аргонавтах детей за такой подарок убивает разгневанный народ).
Медея Юлии Рутберг, пожалуй, сказала в этот день не всё, что хотела (сотрудники театра поделились, что во второй день показа она сыграла на 100%). Вероятно, мне повезло не увидеть эти 100%. В первом смоленском спектакле Юлии удалась любовь, но не ненависть, прозвучавшая только словами. Воспоминания Медеи возвращаются к тем дням, когда дочь царя Колхиды похитила ради покорившего её страстью Ясона золотое руно (это стоило жизни её отцу и брату). Для Медеи новый брак Ясона – предательство, хотя любовь и страсть уже угасли. Это разрушение ее жизненного пространства, обессмысливание её существования, её жертвы. Ей некуда идти – именем Медеи пугают детей, Колхида для неё закрыта, а Ясон собирается воссесть на троне рядом с Креоном. Все объяснения её выбора, как высшего проявления свободы личности не выдерживают критики. Говорить, что смерть — не поражение Медеи, а ее нравственная победа, может только безумец. Женщина, убившая отца, брата, множество других людей, убивающая своих детей (какая уж тут метафора!), чтобы не отдать их «такому Язону», а затем убивающая себя – это концентрированное зло, змея, жалящая свой хвост. Спектакль ошибочно рекомендован для зрителей старше 16 лет (16+), поскольку оправдывает суицид, как способ выхода из проблемной ситуации. Увы, быть женщиной тяжело во все времена. Наш мир по-прежнему принадлежит мужчинам. И порою просто нет сил идти дальше по равнодушной пустыне, но не зови, Юлия, в даль тёмную…
И вспомнилось стихотворение «Юлия», вошедшее в мою книгу «Галерея грёз» (2007). Удивительно похожая история, но женщина остается женщиной, а метафорический меч – в руках мужчины.

http://paramonovamaria.ru/diary

Автор Elina75,  20.07.2013.

Первая премьера,спектакль- для меня, Медея с участием Григория.Очень трудно восполнить на бумаге все эмоции, что переполняли меня на протяжении всего спектакля.Остановлюсь на ключевых,более запоминающихся моментах.
Игра Юлии просто потрясла!наверное,после её игры,никакие другие актрисы,играющие Медею,не смогут передать всей сущности оной! Юлия-олицетворение Медеи от головы до пальчиков ног!
Каждый взгляд,жест наполняет той уверенностью-это она,Медея смотрит на нас со сцены,заставляя плакать,страдать вместе с нею.
На протяжении всего спектакля льютса непроизвольно солёные капли,которые слизываю, онемевшим от происходящего ,языком.и озноб по всему телу,я живу чувствами Медеи,я-,в какой-то мере,сама она…

Медея на переднем плане,лицо в профиль-можно рассмотреть каждый мускул,играющий на лице -все чувства обнажены..на заднем плане-нянька,копающeеся в груде тряпья-символ,прожитых дней
но,вот сама Медея бежит к ней в тень,обнимает её,надеясь на понимание последнего преданного ей человека…

Появление «МАЛЬЧИКА»
Моё личное восприятие..
при прочтении пьесы,при словах Мальчик,воспринимаю его непосредственность,восторг,непонимание всей жестокости слов от вести о свадьбе Язона,в моей голове стоит образ 10 -12 летнего ребёнка,но не 15-17 летнего юноши,вбегающего на сцену..и моё восприятие этой части спектакля возводитса к нулю..ирония-ну не может такой переросток не понимать всей реальности происходящего…
Единственный минус,который возвращает меня из грёз Эпоса в реальность,что это лишь театр.

Появление Креона!
образ» нового русского» преследует меня на протяжении его роли…цепь на груди ,пусть в виде греческого медальона,но это постоянное держание рук в карманах, в купе с символичной золотой цепью на не очень добродетельнoй,погрязшей в крови шейе,дают мне окончательню оценку о его последних, не совсем благочестивых делах,может о преступлениях,вслушиваясь советам,данным Медее насчёт адвокатов..а не ли у самого рыльце в пушке,КРЕОН?

Как легко осуждать кого-либо,если сам готов отдать на растерзание ненавистного Вами врага… Чего стоят удушающие вокруг тела Медеи верёвки,которые по твоему приказу затягивают стражники..но этот акт, лишь немое потверждение Твоей власти…Стыдись,Креон,Медея лишь играет покорность…Ты не обманешь ЕЁ…

И твоя фраза:-А,ДЕТИ?,АХ,ДЕТИ…выдаёт Вас-Вам и дела нет про них…но Вам надо показать Медее,что их участь предрешена-очередное унижение как матери…

НЕ эти ли Ваши оскорбительные для любой матери слова
сыграли не последнюю роль в судьбе Медеи и её детей?

выход Язона:
игра АНТИПЕНКО великолепна!
григорий настолько проникся ролью Язона,что кажетса он играет самого себя…
только сейчас я понимаю смысл,сказанных одной моей знамечательной знакомой по форуму,что Григория нужно познать в трёх измерениях -кино,спектакль и в обычной жизни…
Теперь подробней о самом Язоне..
Этот уничижающий смех, на все оправдания Медеи,вроде изоблачающии признания со стороны Язона…Тягость к откровению..
но этот смех обращён к самому себе Язон,и как горек этот смех..
язон был очарован Медей,на миг отбросив свою мужскую сущность,своё я в битве,он положился всецело на свои чувства..
власть иллюзий. но он сам признаётса Медее,что видел однажды-маленькую девочку в ней,женщину,которую ему захотелось защищать
не этa ли уверенность,что может повторитса снова,давала ему силы на последущие 10 лет надежды?
Разве Мы,САМИ,ослеплённые любовью к своему Кумиру,Божеству,заблуждаясь,не делаем ошибок?слепо следуем нашим выдуманным мечтам,надеясь-что когда- нибудь желаемое превратитса в реальность…

А потом,видя несбыточность желаний,начинаем искать ошибки в других?

Эти обвинения в неверности Медеи,лишь предлог,вырватса из своих же,ошибочных реалий.Разве,тЫ,Язон,не видел все кровавые следы ради ТЕБЯ ранее? Думаю,что лицезрел,и сам учавствовал в этом..Но как легко сейчас свалить вину на одного,преподнося в красочном рассказе о былых днях,где якобы Вы были одним целым-братья,солдаты в бою..но так ли это ..теперь,окончательно устав за несбыточную мечту,от лжи самому себе-нашёл себе непорочную деву юную,в надежде жить по законам людей,наконец готов обрубить все веревки,спутывающие Тебя-Язона с Медеей?

Несколько моментов-символики:
1.спускаемый крюк-выхода не может быть,смерть
2.раскрытие тюка-полное разрывание цветка-окончательное самостоятельное решение Медеи(он же,тюк давил сверху,прижимая к Земле)
3.уход Язона в зал,не за кулисы
крик Медеи вслед..
Язон уходит к людям,но не от Медеи..
4.Возрастающяя тень на потолке-страх или ненависть?
5.вой волков и последущяя речь-последовательность поведения,потерявшей любовь своей жизни женщины
6.облачение Медеи в чёрные одежды-последнее взывание к Богам,в поисках истины
7.облачение в белое-свой собственный путь очищения от кровавых преступлений
и наконец,две веревки в руках Медеи кажутса двумя опавшими крыльями
ангела..
Крылья,что помогали еще лететь,дети от любимого..
8.попробуй забудь!
Заключительный монолог Язона
Сверкая глазами,лицо у Григория в этот момент настолько точно передаёт весь спектр чувств, овлдевших Язоном ,что становитса по -настоящему жутко.Так и слышитса скрежет его зубов.Но разве может человек с такой неистовостью что-то планировать? ведь этo не злость,нет- не ненависть к кому-либо,Это- просто отчаяние и понимание,что с ЭТИМ ДУШЕВНЫМ АДОМ ему придетса доживать свой век…

Автор Ratann, 26.06.2013г.

Спектакль потряс меня, как обычно, своей искренностью и глубиной чувств . И в этот раз я хочу остановиться на игре актеров и нескольких сценах спектакля, не затрагивая такой важный для меня вопрос»Кто виноват?» Играли замечательно все артисты, даже те, кто исполнял небольшие роли. И не зря говорил Щепкин, а ему вторил Станиславский: «Нет маленьких ролей…»

Начну с роли мальчика, вестника всех бед Медеи. Наивный юноша не совсем понимает, какую весть он принес для Медеи — он просто выполнил свое поручение и очень рад этому. Простодушный мальчик, взглянув в глаза Медеи, вдруг начинает понимать, какая трагедия разыгрывается в душе этой женщины, и на лице его, как в зеркале, отражаются все чувства, захватившие этого юношу и вмиг сделавшие его взрослым. А после поцелуя Медеи в глазах мальчика загорается восхищение и пылает любовь к этой необычной чужестранке . Такая, казалось бы, незначительная роль, всего пять минут, не больше, но сыграна на таком подъеме эмоций, что зрителей потрясает талант очень молодого актера.
Креон в исполнении А. Зарецкого тоже открылся для меня совсем иначе. Да, вальяжный предводитель «братков», прежде не менее жестокий, чем Медея, но вставший на иной путь, желающий казаться добрым и милосердным. Ровный голос с хорошо слышимой насмешкой, ироничные гримасы и вдруг — еле сдерживаемая ярость, перекошенное лицо и рука, занесенная над головой Медеи, рука, так и жаждущая раздавить… Но эта рука так и не коснется Медеи, Креон вспоминает, что он должен казаться добросердечным — и вновь благодушный взгляд, улыбка на лице. И у зрителя сначала возникает чувство (а на это и рассчитана такая игра актера), что не такой уж и плохой этот царь Креон, а все его прошлые злодеяния – так они были давно, а за давностью лет его можно простить. Кто-то и останется при таком мнении – это решать зрителю.

Я не буду писать подробно про игру Юлии Рутберг, сегодня хватит только одного слова — гениально, я хочу сделать акцент на одной сцене : Медея после ухода Язона.
Язон ушел, не обернувшись, не поверив, что Медея может измениться , да и она сама знает, что ненависть и зло , живущие в ней, не позволят ей стать иной никогда. И вот что происходит на сцене: луна освещает темноту , и на боковой кулисе вдруг возникает тень, зловещая тень, она становится все больше, словно нависая над Медеей, и та простирает к ней руки – это ее темная ненависть и страсть к мщению растут вместе с тенью. Медея осталась самой собой, и страшные чувства, пылающие в ней, теперь полностью вырываются наружу и закрывают свет. Она словно волчица воет на луну, и дикие звери вторят ей, признав в ней своего сородича, дикого и неуправляемого.
И еще одна сцена — символ. После смерти Медеи на боковой кулисе вновь появляются тени – тени Язона и его людей – они тоже постепенно увеличиваются в размерах, затмевая собой свет – это новые хозяева жизни, желающие строить «благоразумный мир», возводить «жалкие леса человеческого счастья» . Эти тени так же зловещи, как и тень Медеи, и так же велики. Теперь они будут править миром.

Я много писала о игре Григория в спектакле, обращая внимание и на сжатые до боли кулаки, дрожащие руки, голос, меняющий свой тембр и силу, и на потрясающую мимику актера, выражающую все эмоции даже при отсутствии реплик .Но сегодня хочу отметить вот что: как же надо прочувствовать роль, понять своего героя, мысленно прожить его жизнь, чтобы так сыграть. Сыграть, чтобы у зрителя захватывало дух от понимания чувств и мыслей героя, чтобы на глаза навертывались слезы от осознания невозможности что-либо изменить , ибо перед нами настоящий, страдающий, но сознательно заглушающий в себе все живое человек, позволивший убить свою душу. Веришь ему, сопереживаешь , пытаясь понять мотивы его поступков. И опять, каждый понимает по-своему.

Для меня история Медеи и Язона – это история трагичной любви двух противоречий на фоне исторических событий. Вечная история любви, и жизненные заслуги каждого из любящих не имеют значения. В любви каждый прав — кто-то жесток, кто-то милосерден, кто-то творит злодеяния, кто-то совершает подвиги. Можно или нельзя судить любовь, даже если она принимает самые бесчеловечные формы – каждый решает сам.

 

Автор  Polina, 14.06.2013г.

Прошу прощения за задержку отзыва. Времени для написания оного просто мало. В вузах сейчас экзаменационная страда и подведение всевозможных итогов в связи с окончанием учебного года. Но главная причина – это сложность материала и богатство вызываемого им ассоциаций. Кажется, впервые я в растерянности – с чего начать и как все выразить
Я согласна с Ратанн, что Цитриняк создал маленький шедевр, хотя, возможно, вопреки исходному замыслу. Ему удалось, то, что не удалось Сафонову в Орфее, сделать содержание спектакля столь многослойным, что каждый зритель может найти в нем то, что его больше всего волнует и что сейчас он готов воспринять. В отличие от Эвридики в Медее Ануй не переносит действие пьесы в современное время, хотя и наделяет персонажей современной психологией, и это позволяет при восприятии идей спектакля привлекать информацию из мифа, оставшуюся за рамками пьесы. ( Как это делает, например, Тень в своем отзыве). А вот режиссер, одев героев в современные одежды, переносит все-таки действие в наше время, а убрав из текста слова, оправдывающие Ясона и некоторые обвиняющие Медею речи, добивается некоторого равновесия в конфликте сторон. Перед нами не только типичное, я бы сказала даже архитипичное противостояние мужчины и женщины, но и намек на многие современные социальные противоречия. Например, бедность и бездомность Медеи противопоставляется богатству правящего класса. Военная одежда Медеи и белые костюмы людей, в чьих руках власть, позволяют прочесть в постановке противостояние воинов, живущих в постоянном риске и лишениях, и тех, кто распоряжается их судьбами, ничем не рискуя и пользуясь всеми благами этого мира. Перед самоубийством и убийством детей своих, Медея одевает ритуальные одежды, проводя обряд очищения (последнее символизируется обмазыванием лица мелом) и обряд возвращения в лоно своей культуры, что в купе с европейской одеждой приспешников Креона, позволяет увидеть намек на современный конфликт Востока и Запада, а точнее Исламизма и европейского (псевдохристианского) взгляда на жизнь. Я вижу здесь аллюзию на современных исламистов — смертников, готовых жертвовать собой, чтобы нанести хоть какой-то урон иноверцам. К тому же Цитриняк в последние слова Ясона вставляет идиому «по образу и подобию», в то время как в пьесе сказано только «по своему подобию». В спектакле не только ставится под сомнение «образ и подобие» некоторых людей Всевышнему, но и символ их белых одежд.

Когда я читала пьесу Медея, то мне она показалась довольно простой и однозначной по сравнению с Эвридикой. Для меня очевидна была правота Ясона, но, как же я ошибалась! Я забыла, что пьесы Ануя – это интеллектуальная игра. Достаточно потянуть за одну ниточку, как все смысловые акценты в ней смещаются. Цитриняк же, где-то добавив слова, где-то убрав целые абзацы, основательно пьесу встряхнул. В результате позиция Ясона стала выглядеть довольно размытой, а зритель невольно сочувствующим Медее (полагаю, в противном случае, Рутберг не стала бы играть эту роль). Не знаю, повезло ли мне или, наоборот, не повезло, но 9 июня игра Юлии была не настолько экспрессивной, чтобы убедить меня в правоте Медеи. Мне вслед за Ясоном было только жаль ее. Поэтому мое восприятие данной истории не сильно изменилось.
Для меня в пьесе и в спектакле главным стержнем является противоречие между животной и социальной природой человека, о котором писал еще З.Фрейд. К тому же я не могу забыть и утверждение философов-экзистенциалистов о том, что существование человека – это существование между миром повседневности и миром идей, причем жизненный путь человека – это блуждание от одной крайней позиции к другой. На мой взгляд, именно понимание того, что есть повседневность, а что идеальность, и запутал Цитриняк в своей постановке, сделав ее головоломкой. И заставив тем самым зрителя искать ответ на неразрешимый в данном случае вопрос, кто виноват. Экзистенциалистам принадлежит также и столь приятный уху НРКмана, тезис, что цель жизни – стать (остаться) самим собой. «Будь сама собой» – это прощальные слова Ясона. О том, что с уходом Ясона Медея становится свободной и тем самым самой собой, говорит и сама Медея. Вот в таком ключе я и попробую рассудить Ясона и Медею.
Кульминацией пьесы и соответственно спектакля является прощальная встреча Ясона и Медеи. Они оба знают, что это прощание и потому предельно откровенны. Они бросают друг другу обвинения и пытаются оправдать себя. В чем обвиняет Медея Ясона, с лихвой уже описала здесь наша Тенюшка, правда, прибавив многое от себя. А в чем же обвиняет Ясон Медею? Во-первых, в том, что она сосредоточена лишь на себе и ненавидит других. И, во-вторых, что она знает лишь плотскую любовь. Справедливы ли эти обвинения или как утверждает наша Тень, его упрек в том, что Медея знала лишь плотскую любовь, звучит нелепо.
Ответом на этот вопрос могут служить речи самой Медеи. Спектакль начинается со слов Медеи в адрес местных жителей: «Ненавижу их праздники. Ненавижу их веселье» А ведь они ей еще ничего не сделали. Затем она «рождает» малютку «Ненависть». И эта ненависть есть внутренняя природа Медеи. Сама Медея говорит об этом: «Язон, ты усыпил Медею, но теперь она проснулась. Ненависть! Ненависть!» Слова Ясона звучат подтверждением: «Я не могу помешать тебе, быть самой собою. Не могу помешать тебе, причинять другим зло, которое ты носишь в себе». То есть Медея есть олицетворение зла, ненависти и, соответственно, смерти, которую она сеет повсюду. Разве могу я быть на ее стороне? По-моему, именно Медея «сожжет все – вокруг и внутри», а не Ясон. А вот почему она такая? Интересный вопрос, не правда ли?

Разве я обещала раскрыть истину, кто из них виноват? Напротив, я писала, что этот вопрос неразрешим. Да и в спор я не ввязывалась, я просто хочу изложить свое видение содержания спектакля и пьесы. И только-то. Свой взгляд я никому не навязываю, но пытаюсь быть убедительной. Ты пишешь, замечательно, я с удовольствием читаю твои отзывы. Они — очень восхитительны, образны и художественны. Поэт он ведь во всем поэт. Я так писать не умею, но полагаю, что умею анализировать. Мой конек – системность и логика. Конечно, это иногда бывает излишне громоздко и скучновато. Ну как умею. В чем действительно меня можно упрекнуть так это в медлительности. Я еще только начала и многого еще не сказала. Я не собираюсь пропускать те эпизоды, которые ты привела. Но полагаю, что ненависть между любовниками и ненависть к окружающему миру – это разные вещи. Хотя одно и следует из другого. Медея не просто ненавидит, она рождает ненависть, то есть исторгает ее из лона своего. Этот момент довольно ярко обыгрывается в спектакле. Вот спрашивается, какова же мать, если дочуркой ее является ненависть? Поэтому полагаю, что я не передергиваю, даже если с цитатой и промахиваюсь. Признаюсь, что дословно текст спектакля не помню. Поэтому пользуюсь текстом пьесы. При этом стараюсь вспомнить был ли этот кусочек в спектакле или нет.
И еще полагаю, что слова, взятые из текста пьесы, все-таки нас в большей мере приближают к искомой истине, нежели домысливание о том, кто что кому и как мог сказать или сделать. Вообще-то сегодня специалистами признается фундаментальная роль языка в объяснении психосоциальной жизни человека, то есть «пределы мира человека могут познаваться через пределы его языка». На этом основании я полагаю, что текст, вложенный автором в уста персонажа не случаен, а описывает мир этого персонажа. И мир Медеи, к которому она привязана, по словам Ясона, раскрывается через те слова, которые она употребляет. А описывает она этот мир, употребляя в основном слова физического мира, концентрируясь только на образах плоти. Так, о своих детях она говорит: «маленькие теплые комочки, вышедшие из моего лона». Кормилице, к которой очень привязана,: «Я обязана тебе не больше, чем козе, которую могла бы сосать вместо тебя.» А ведь нянька, наверное, как это обычно бывает, не только кормила, но еще и песенки пела, сказки рассказывала, защищала, объясняла , что такое хорошо и что такое плохо, то есть раскрывала ей социальные и культурные пласты жизни. Но об этом Медея ни словом не обмолвилась.
Какой же любовью любила Медея? Правомерен ли упрек Ясона? Тень пишет: «Как нелепо звучит его упрек в том, что она знала лишь плотскую любовь! Можно подумать, все подвиги тире злодеяния, от которых потом так легко открестился Язон, она совершала ради плотской любви, ради единственного его, пардон, в штанах, достоинства. И такой любовью ее наградили ( а может, наказали) небеса в лице богов Олимпа, в этом поддерживали Гелиос, Геката, Цирцея? Мелковато как-то» Ну во-первых, вряд ли Олимпийцев волновало какую любовь испытывает Медея к Ясону. Меньше всего они думали о личном счастье Медеи. Она была лишь орудием в их руках, способом помочь Ясону добыть золотое руно.
И потом почему такое пренебрежение к мужскому достоинству. Это как ни как детородный орган, который весьма почитали в дохристианскую эпоху. Так, чтобы подчеркнуть плодовитость и жизнетворящую силу бога, его половой орган изображали в состоянии эрекции, получивший название фаллоса. Изображение фаллоса было распространено во всех культах мира, как на Востоке, так и на Западе: в культах Хроноса, Аполлона, Гермеса, Афродиты, Деметры, Диониса, Вакха… Фаллос, в качестве хранителя основополагающих принципов этих религий, торжественно проносили на процессиях при праздновании мистерий. Основными символическими значениями фаллоса являются: солнце, плодородные силы природы, творческая энергия, поток жизни. Он также считался символом, отвращающим зло. С распространением христианства культ фаллоса был вытеснен и забыт. Но в наше время о значении этого органа для развития психики человека напомнил Фрейд, описав комплекс кастрации.
Ну и в третьих, какого рода должна быть любовь, что бы человек смог забыть обо всем, что было до этого для него ценным, предать отца, погубить брата? Полагаю, это должно быть иррациональное чувство, при котором все контрдоводы разума не действенны. Человечество знает такого рода любовь. Это страсть, а она, как известно, носит плотский характер. И, кстати, почему она не может быть великой?

То, что я пишу, это только мое видение данной истории, возможно, оно было бы другим, если бы я не прочла сначала пьесу. Прихожу к мысли, что сначала надо смотреть спектакль, а уж потом в нем разбираться и читать пьесу.
Для меня история Ясона и Медеи, это еще одна история великой и трагической любви. Трагический исход ее был заложен в самом начале ее возникновения. И вслед за Ануем я готова прислушаться к словам Ясона: «Я ничему не могу помешать. Единственное, что я могу сделать, — это сыграть до конца роль, давным-давно выпавшую на мою долю.» Слова эти были изъяты из спектакля, но в них звучит мысль о том, что история их конца была заложена (предопределена) в самом начале. Почему я так думаю? Да потому что встретились представители двух разных народов, социальное устройство которых было различным, и боги, которым они поклонялись, тоже были разными. То есть встретились представители двух разных культурных кодов. Друг для друга они были чужестранцами. И связывает их вместе в первую очередь влечение сильное и страстное, великая тяга друг к другу под названием Любовь. Так почему же через десять лет от их любви осталась только ненависть. Медея обвиняет Ясона, что он бросает ее, потому что она постарела (этот момент красочно описала Тень), а Креуза юна и хороша собой. А Ясон говорит, что виновата «она (Медея) сама (эти слова выпущены в спектакле), ибо знала лишь плотскую любовь». Кто же из них прав, а кто виноват? Вот в этом их споре, мне правым кажется Ясон. (Но, это не означает, что я во всем признаю его правоту. Я на его стороне, в целом, потому, что его я понимаю, а Медею нет.)
Как описывают герои спектакля (пьесы) возникновение любви, какие слова при этом используют? Слова – это ведь маркеры значимости переживаний. Обычно описывая внезапную любовь, говорят «любовь с первого взгляда», «взглянул в глаза и погиб». Глазам приписывается мистическое влияние, ибо глаза – «зеркало души». Поэтому взгляд глаза в глаза, может символизировать соприкосновение душ. Этот момент хорошо обыгран Ануем в Эвридике. Именно поэтому Орфей имеет право утверждать, что он хорошо знает Эвридику, именно поэтому он перестает ее понимать той ночью, когда нельзя было взглянуть ей в глаза. Медея же, рассказывая о своей любви, использует другие слова и другие символы: «Какую власть имели надо мной его, большие, горячие руки, нянька! Достаточно было ему войти во дворец моего отца и прикоснуться ко мне…» Я так понимаю, что речь здесь идет не о соприкосновении душ, а о соприкосновении тел, то есть плоти. В пьесе очень часто упоминаются руки Ясона, в спектакле реже, но зато эти слова великолепно обыгрываются. Как нельзя лучше подходят сюда большие красивые руки Григория. Сцена прощальной встречи начинается с прикосновения руки Ясона-Гриши к телу Медеи-Юли. С сильнейшим напряжением, со страстным возгласом вскакивает Медея, занося нож над Ясоном. Но нож выпадает из ее рук, ибо рука останавливающего ее Ясона сильнее. И вот Медея уже укрощена и ластится к Ясону. Пьеса Ануя – игра и в ней много символики. Что могут символизировать руки? Чаще всего – власть, руководство, деятельность, активность во взаимодействии с миром. А мужская рука еще и мужскую силу, все тот же пресловутый фаллос, олицетворение могущества мужчины в этом мире
Рассказывая о своих взаимоотношениях с Ясоном, Медея четко проводит различия между ним и собой: она женщина, а он мужчина. Показательна в этом отношении тирада Медеи, обращенная к богу-солнцу (как прекрасна в этот момент Юлия, лежащая в световом круге): «Почему ты создало меня женщиной? Зачем эти груди, эта слабость, эта зияющая рана глубоко внутри? Разве не прекрасен был бы юноша Медея? Сильный, нетронутый, цельный, с телом, крепким, как камень, созданный для того, чтобы брать и потом уходить… О, попробовал бы тогда прийти Язон, попробовал бы прикоснуться ко мне своими большими, страшными руками! У каждого из нас — да, у каждого! ¬ был бы в руке нож!» Вот интересно, о каком ноже говорит Медея, если нож практически постоянно у нее в руке. А Ясон, рассказывая об их жизни, говорит: «в стычках каждый дрался своим ножом». Речь идет о символическом ноже, все о том же мужском достоинстве. Сексуальная подоплека этой тирады раскрывается в последних словах Медеи, не произнесенных, к сожалению, в спектакле,: «О, это была бы иная борьба, не та, в которой жаждешь соприкосновения плеч, молишь нанести тебе рану…»
Со всем другими словами описывает свою любовь Ясон. Испытывал ли он плотскую любовь, влечение к Медеи? Да. Она понравилась ему сразу, еще в Колхиде они становятся любовниками и потому сообщниками. Судя по всему, Медея была завидным трофеем: очень красивая, гордая, амбициозная, непокорная, горячая, юная дева, еще не познавшая прикосновения мужчин. Ее можно было бы назвать «мечтой поэта». И Ясон осознавал, какое сокровище ему досталось, не зря он сравнивает ее с золотом. Но отчет своего особого отношения к Медеи начинает гораздо позже.

Но отсчет своего особого отношения к Медее Ясон начинает гораздо позже. Описание этого момента не только великолепно произнесено Григорием (как проникновенно и трогательно с оттенком некоторого удивления звучит его голос!), но и сыгранно актерами. Браво! С этого момента прежний Ясон, жаждущий только удовольствий, умер. «Я стал твоим отцом, твоей матерью…». Ибо Ясону удалось ВЗГЛЯНУТЬ на Медею и УВИДЕТЬ в ней не только страстную женщину, но и маленькую, хрупкую, беззащитную девочку, которую он полюбил душой, а не телом, и которую в приведенном Тенью отрывке, опущенном в спектакле, Медея называет настоящей женой Ясона. (Кстати любовь плотская в спектакле обыграна как борьба, а любовь платоническая как отдохновение).
Ануй большое внимание в своих пьесах уделяет именно духовной любви в противовес физической. Для его пьес характерна сцена, когда мужчина не занимается любовью с желанной женщиной, а только благоговейно взирает на нее. ( В духе рыцарских романов о Прекрасной даме). Так, в пьесе Эвридика единственная ночь любви между Орфеем и Эвридикой проходит без плотских утех, хотя и лежат они обнаженными. Наутро они встают породненными душами как брат с сестрой. Этот момент Сафонов выбросил из текста своей постановки. Цитриняк тоже опускает слова Ясона о том, что он дал Медеи больше чем мужскую любовь. Видимо режиссеры полагали, что современный зритель, живущий после сексуальной революции, не поймет и не оценит такую любовь.
Почему духовная, платоническая любовь считается высшим проявлением любви по сравнению с ее физикой? Каждый сам может ответить на этот вопрос. У меня в запасе три аргумента. Во-первых, она бескорыстна. Не зря, упрекая Медею, Ясон говорит ей, что она могла давать, только зная, что получит взамен. Во-вторых, это любовь двух равных существ. Рассказывая о тех временах, Ясон говорит, что они были как «…два маленьких брата, которые, засучив рукава, несут свою ношу, шагая бок о бок, во всем равные…» То есть это братская любовь. Не зря христиане называют друг друга братом и сестрой. И наконец, такая любовь предполагает проникновение в мир другого человека и принятие его таким, каков он есть. «Ты долгое время была моей родиной, моим светом, ты была воздухом, которым я дышал, водой, необходимой для жизни, хлебом моим насущным.»
Так почему же такая любовь закончилась и в какой момент? И почему Медея не полюбила Ясона братской любовью?

Итак, Медея не полюбила Ясона духовной, братской любовью. Почему? Ведь было за что. Он был не только молод и хорош собой, не только силен и храбр до безрассудства. (Иначе бы не полез в пасть дракона.) Вот эти-то качества Медея оценила в полной мере. Именно о них она сокрушается, когда упрекает его, что перестал он быть тем героем, который поразил ее сердце. «И это тебя я любила все эти годы?»
Да было за что полюбить внутренний мир Ясона. В противовес миру Медеи Ясон был светлым человеком. Он был мудр, справедлив и добр. (Представляете ли вы такое сочетание, то есть сочетание мужественности и мягкости, жесткой категоричности и душевной доброты? Узнаете ли вы его? В моем представлении это наш Гриша. Мне кажется, что Григорий как никто другой подошел на роль Ясона.) Ясон был мудр, так как сумел создать корабль с уникальными по тем временам качествами, сумел сплотить вокруг себя лучших сынов Эллады, про каждого из которых впоследствии слагались мифы и легенды. Он также без особых потерь сумел провести свой корабль по неизведанному и почти непреодолимому в те времена пути и добыть невозможное — золотое руно. Он был справедлив, так как делил всю добычу между товарищами поровну в независимости от вклада каждого и, не беря для себя дополнительной доли за предводительство и руководство. Он был добр. Ведь именно из-за его милосердия и доброты боги Олимпа, и в первую очередь жена Зевса Гера, помогли Ясону добыть руно. И вот такого человека, вернее эти качества в нем, Медея полюбить не смогла. Почему? Я вижу здесь несколько тропинок для построения логического обоснования этому. Но остановлюсь только на одной из них – психологической. Вот скажите, может ли человек совершивший преступление против рода своего, считай духа своего, убивший младшего ничем неповинного брата ради блага своего, корысти своей, полюбить кого-либо братской любовью? Думаю, что нет. Какой бы ужасной натура Медеи не была, но в ней жила маленькая непорочная девочка, которая понимала, что такое хорошо и что такое плохо. И простить эта девочка самой себе эти злодеяния не могла. Не случайно даже спустя 10 лет Медея чуть что повторяла «Я предала родного отца. Я убила родного брата». Христиане считали, чтобы злодеяние может быть прощено, если человек раскается в содеянном, древние народы – если принесет искупительную жертву. И до этого момента прощения нет. Медея же почти 10 лет жила наслаждаясь близостью с Ясоном. Не могла она полюбить свет, ибо мерзость ее поступка им освещаемая была бы постоянно на виду, постоянно бы жгла сердце, удавкой душила бы грудь. Не знать, забыть, покрыть мраком – такова психологическая защита Медеи.

Так почему же такая неистовая, сметающая все на своем пути любовь Медеи и такая полновесная, полноценная любовь Ясона прошла? И мы, зрители, присутствуем при страшном ее конце. Почему? Действительно ли потому, что Медея постарела, как красочно здесь описала наша Тень? Помните, Марина писала: «она, «как видите, превратила себя в старуху. Постарела.» Действительно, в спектакле Медея вопрошает Ясона «Постарела ли я, Ясон?» И Ясон–Григорий долго всматривается ей в лицо и, наконец, изрекает: «Да, постарела.» Вот ведь, мог бы и солгать, но нет Ясон всегда говорит правду. Вот скажите мне, будет ли мужчина долго и внимательно рассматривать лицо женщины, если он точно знает, что она постарела. Нет, хотя он может ответить и не тотчас, но рассматривать не станет. Мне кажется, что это скорее свидетельствует в пользу того, что Ясон до этого момента об этом не задумывался. Если человек любит духовно, для него время, возраст не будут иметь значение. И подтверждением данной мысли звучат слова Ясона о том, что он хотел бы стареть вместе. К тому же, Медея, если и постарела, то незначительно. Она по-прежнему оставалась обворожительной женщиной, могущей вскружить голову любому смазливому юнцу, что и делала неоднократно. А ведь ее морщинки в первую очередь должны были бы быть заметны незнакомому мужчине, а не каждый день видящему ее мужу.
Почему Медея лгала ему, почему изменяла? Ведь любила же, любила! Вон как в анонсе спектакля говорится: «Медея» — это история женщины, прожившей полной жизнью, любившей долгой, глубинной и постоянной любовью, …» Так почему же однажды «к маленькому войну вернулось его женское обличье» и что это значит? И где было женское обличье Медеи раньше? На мой взгляд, ответом на последний вопрос служат слова из потрясающе прочитанного Григорием монолога Орфея о маленьком солдатике? (Я считаю, что текстуальная перекличка этих двух пьес не случайна) «Но мой молчаливый солдатик, сидевший рядом со мной, сразу стал как деревянный. Ноги ловко поджаты, юбка загадочным образом удлинилась, руки спрятаны, вся застыла, как изваяние. Маленькая, незрячая мумия…» Полагаю, что возврат женского обличия означает, что Медея стала поглядывать на других мужчин, кокетничать и заигрывать с ними. До этого момента ее женское обличье видел только муж и то по ночам. Почему же Медея, столь страстно любившая Ясона, заинтересовалась другими мужчинами? Ответ прост и звучит из уст самой Медеи, ей нужно было: «наслаждение, которого ты мне уже не давал». Неудовлетворенность близостью с мужем толкает женщину в объятия другого мужчины. Опять же, почему раньше да, а теперь нет? Да, потому что постарел-то именно Ясон. В пьесе в отличие от спектакля вопрос Медеи звучит следующим образом: Постарела ли я, КАК ТЫ, Ясон? Зачем убирает режиссер эти два маленьких слова? Полагаю, чтобы у зрителя, а вернее зрительниц рождались ассоциации с современными реалиями, когда многие мужчины, достигнув 45-50 лет, влюбляются в молоденьких и бросают своих постаревших жен на произвол судьбы. И вместе с этими ассоциациями рождалось бы сочувствие Медее. В то время как на самом деле признаки старения интересует только Медею. Так как для физической стороны любви, которая так ей важна, возраст как раз имеет значение. В чем же проявляется старение мужчины? Как правило, в быстрой утомляемости и в снижении потенции. Не может теперь Ясон проводить все ночи напролет в любовных утехах. Устал. И у Медеи рождается идея заменить одну плоть другой, чтобы получить желаемое наслаждение. Но оказалось, что наслаждение с другими почему-то раздражает ее. Я полагаю, это обусловлено тем, что Ясон давал ей что-то сверх наслаждения, помните «больше чем мужскую любовь.» Он чувствовал и понимал ее, а не только наслаждался близостью. И для Медеи, этот момент оказывается небезразличным. Ведь заниматься любовью и любить — разные вещи.
Почему же Ясон бросает Медею? Почему изменяет ей? Почему между ними рождается ненависть? Может быть, любовь его закончилась, потому что Медея изменяла ему? Вряд ли, он мог возмущаться, даже стукнуть Медею, изменять сам, страдать, но не разлюбить. В СПЕКТАКЛЕ ЗВУЧИТ «И ТОГДА МЫ СТАЛИ ПРИЧИНЯТЬ ДРУГ ДРУГУ СТРАДАНИЕ.» Но почему любовь Ясона прошла, вместо того, чтобы «это продолжалось вечно»? Что может разлучить людей, которые, по словам Ясона: «…были всегда вместе, делились друг с другом каждой мыслью.» Что может убить духовное родство людей? Ануй полагает и я с ним согласна, что это ложь. «Ты солгала один раз, и эта ложь долго следовала за нами, как ядовитая тварь; мы отворачивались от нее, не смея взглянуть ей в глаза.» А ведь не смотреть в глаза, значит не соприкасаться душами. В спектакле Ясон довольно продолжительное время избегает смотреть на Медею. «Потом ты лгала еще, с каждым днем все больше и больше.» Ложь разрушает у Ануя также и счастье Орфея и Эвридики, ибо Орфей все мог простить Эвридике, но только не ложь. «Только не лги!» Именно яд лжи разрушает духовную близость людей и их доверие.

Мне очень сложно писать про Медею – Медею, которую играет Юлия Рутберг. Медею, спустившуюся с котурн. Мне кажется, Ануй не случайно не переносит действие в наше время, как он это сделал с Орфеем. Медея Ануя остается мифическим существом, наделенным нечеловеческими качествами. В ней много природного и даже потустороннего. Она предстает перед нами то недочеловеком, то сверхчеловеком. И Ясон противостоит ей как человек, со всеми человеческими слабостями и прозрениями. В пьесе Медея говорит Ясону: «Теперь ты – человек». В спектакле это звучит иначе : «Теперь ты – обычный человек». Казалось бы маленькое различие, но какое существенное.
Мифологическую Медею часто рассматривают как символ темной, непознанной, бессознательной стороны природы человека, а Ясона, напротив, в качестве разумной, светлой сознаваемой ее части. В пьесе такое противопоставление просматривается. Автор в уста Медеи вкладывает соответствующий текст. Поэтому противостояние Медеи и Ясона в пьесе мне кажется оправданным и закономерным. Будучи олицетворением бессознательного Медея наделена неистощимой энергией, обуздать которую и выпал жребий Ясону. Сам поход за золотым руном рассматривается, как попытка достичь чего-то, что кажется недостижимым, что требует запредельных усилий. Ведь золотое руно весело на дереве, прообразом которого было дерево жизни. И чтобы получить его, необходимо было преодолеть темные стороны своей природы, символизируемые драконом и Медеей. Ясон берется за этот подвиг, но оказывается неспособным довести его до конца. Именно поэтому Медея перед смертью говорит ему: «Отныне я вернула себе и скипетр, и брата, и отца; золотое руно опять в Колхиде. Я вновь обрела родину и девственность, похищенную тобою. Наконец-то я стала Медеей, и буду ею всегда!».
Цитриняк же, спустив Медею с котурн, превращает ее в обычную или почти в обычную женщину, обманутую коварным мужем. Мистическое действо превращается в типичную житейскую разборку. И вот эту Медею я не могу принять и не могу ей сочувствовать. Я не понимаю такой ненависти. Возможно, мне повезло и мне не довелось ее испытать. В подобной ситуации я не смогла бы так поступить. Не понимаю, зачем надо было убивать детей, да и себя на глазах у мужа. Да она оказалась в ловушке, идти ей некуда. Возможно, единственный выход – смерть. Но почему надо убивать детей? Опять же если всю эту историю рассматривать с житейской точки зрения. Почему дети не могут жить с отцом? Ведь он от них не отказывался. Напротив, из слов Креона видно, что Ясон хотел, чтобы они оставались с ним и жили во дворце. На каких правах, вы скажите. «Креон, скажи они дети греха или Ясона?» – вопрошает Медея. Почему она так спрашивает? Дело в том, что брак Медеи и Ясона был освящен по эллинским законам. И с позиции эллинов это дети Ясона. Но с позиции жителей Колхиды они дети греха. Полагаю, в Элладе детям Ясона ничего угрожало. И поступок Медеи не укладывается в моей голове. Тем не менее, в этой трагедии вина Ясона очевидна.

Если Медея убивает себя и детей только в пику Ясону, чтобы никогда не забывал о ней, чтобы наказать его, выиграть у него этот «бой», то, по-моему, здесь нет никакого символизма. К сожалению, такое происходит и в жизни. Такой поступок происходит под влиянием сильнейшего аффекта, то есть в состоянии невменяемости. Это сродни временному умопомрачению, безумию. То есть это не совсем осознанные действия. И Медея Юлии, казалось бы, тоже находится во власти охвативших ее неконтролируемых эмоций. Но слова о том, что она таким образом возвращается домой, делают ее самоубийство осознанным поступком, имеющим символическое значение. По-моему, это СИМВОЛ ИСКУПЛЕНИЯ прежних злодеяний.
Она уничтожает не только себя, она уничтожает все эти 10 лет, проведенные с Ясоном. Поэтому и дети вместе с ней, поэтому и золотое руно вместе с ней, поэтому и брат с отцом возвращаются. Юлия играет эту сцену очень сильно. Сначала она призывает силы природы помочь ей: «Ночные звери, душители, братья мои и сестры!» Вот оно: « Мы с тобой одной крови!» Вот она братская, духовная связь! Не с человеком, а с животным миром. Миром, находящимся «по ту сторону добра и зла». Медея — зверь, недочеловек. Это животная биологическая ипостась человека, которая по Фрейду состоит из бессознательных инстинктов и влечения. Но в тоже время это и его либидо, то есть энергия жизни. Фрейд считал, что человек по природе своей эгоцентричен, эгоистичен и агрессивен.
Волчье завывание Медеи в спектакле — очень сильный момент. В ответ ей завывают волки округи. Оторопь берет зрителя. Потом начинается особое действие – символическое – Медея разворачивает свое платье жрицы, вывезенное тайком из Колхиды. Ложится на него, прижимается – это символ возвращения на родину. Затем одевает и начинается священнодействие – очищение и искупление. Появляются жрицы – помощницы. Акт очищения имеет только символическое значение, а вот акт убиения детей и символическое и реальное. И вот здесь, на мой взгляд, но не настаиваю, Медея становится сверхчеловеком, ибо звери (самки) никогда не будут убивать своих детенышей. ( Бывают исключения, когда зверь не понимает, что перед ним его детеныш.) Люди также пытаются спасти своих детей любой ценой, за редким исключением, когда полагают, что их ждет более страшная участь по сравнению со смертью. (Подобная ужасная сцена есть в сериале «Доктор Живаго.) Предположим, Медея тоже думала, что ее детей ждет незавидная доля. Какая же? Полагаю, это забвение ее, Медеи, матери. Под опекой отца они выросли бы настоящими греками. Неужели это страшная участь? Нет. Но дети — это плоды ее преступной любви, плоды, которые надо принести в искупительную жертву. Так я думаю, вы можете видеть это иначе. А я в противном случае не могу оправдать Медею. (Кстати согласно самому распространенному мифу Медея сама их не убивает. Детей убивают жители, забив их камнями. Это Еврипид, для того, чтобы оправдать греков, приписывает их убийство самой Медеи. )

Можно видеть еще одно символическое значение акта убиения детей Медеей. Полагаю, что в древние времена наличие потомства рассматривалось как знак благосклонности богов. Мне кажется и в библии, и в анналах древней Греции, эта мысль просматривается. Если принять в расчет данное положение, то тезис о том, что Ясон был безразличен к судьбе своих детей, представляется несостоятельным. Напротив, он хотел их оставить при себе. И если он при встрече с Медеей о них не спрашивал, то только потому, что слышал, что они спят. И когда он вбегает с воплем, где дети, он думает об их спасении, так как именно дети принесли тот злополучный ларец с отравленными одеждами. И ему не приходит в голову мысль, что сама мать может убить своих детей. Потому что он — Человек, просто человек. То есть я хочу сказать, что гибель детей — это не только страшная потеря, но и знак, что боги перестали его поддерживать. Почему? Что он сотворил против них?

Итак, я полагаю, что убиение детей и себя Медеей носит не только реалистический характер, то есть оно не есть только следствие отчаяния, мучительной боли, безнадежности, безвыходности ситуации, не только акт мести. Раз ты так со мной, то вот тебе «попробуй теперь забыть меня». Все это есть в спектакле, все это Юлия играет страстно и убедительно, так, что трудно не сопереживать обездоленной Медее. Но акт этот носит и символический характер. Это очищение и искупление грехов для Медеи и наказание Ясона за его прегрешения. За что Ясон наказан богами Олимпа?
Я очень часто читаю, что он предатель. Предал Медею. А я вот предательства в полном смысле этого слова не вижу. Может быть, я его неправильно понимаю. Я вижу здесь отречение, но не предательство. ( В моем представлении Иуда предал Христа, а Петр трижды отрекся.) За что же тогда такое сильное наказание Ясону? А еще если учесть, что символически Медея покидает Ясона вместе с золотым руном, которое есть символ жизни и соответственно, символ мужской силы, то становится понятным, почему в древнегреческой мифологии почти ничего не говорится о дальнейшей судьбе Ясона. За что? Ведь чисто по-человечески его понять можно. Особенно сейчас, когда люди легко сходятся и расходятся. Тем более, что детей он не бросает, и женщина, которую он оставляет, психологически сильнее его. И причины оставить ее у него, по-моему, есть. Кратко напомню их.
Ясон вывез Медею из Колхиды как трофей, как наложницу, к которой испытывал страстное влечение. Но в один прекрасный момент он разглядел в мрачной дикарке маленькую, беззащитную и чистую девочку, которую и полюбил всей душою. Она была как маленький светлый лучик во мраке души Медеи. И вот ради этого лучика Ясон начинает любить и мрак. Он разделяет с ней все ужасы ее жизни. Он начинает жить ее жизнью, по ее законам. И был этим счастлив. Но с определенного момента Медея начинает ему лгать. Постепенно, натыкаясь на ложь за ложью, Ясон перестает видеть в Медее ту самую девочку, которую он полюбил. Союз двух душ, духовное родство прерывается. И мрак, недавно столь привлекательный, начинает отторгаться Ясоном. Вместо союза возникает противостояние. Ясон вспоминает то, что было дорого, что составляло его жизнь до Медеи: справедливость, милосердие, закон. Ведь если Медея ради любви к Ясону предала свои пенаты, то Ясон ради любви к Медее от них отрекся. Он вспомнил, что он грек, что он сын царя, что ему негоже сторониться людей, бродить по лесам, грабить и убивать, добывая средства к существованию. Он вспомнил все то, чему учил его мудрый кентавр. И возненавидел свою привязанность к Медее. Ибо он все еще ее хотел. Плотский союз все еще оставался. Оставался союз, который Ясон называет грязными объятиями, схваткой.
Нужно ли сохранять такой союз, который противоречит ценностным ориентациям Ясона. Союз, основой которого является любовь-ненависть, который становится мукой, страданием и для Медеи и для Ясона. С позиций сегодняшнего дня – нет. Логично, что Ясон все чаще уходит от Медеи туда, где живут люди, которые смотрят на мир также как и он. Понятно, что он все еще надеется найти свое счастье.
Вот здесь наша Тень, интерпретируя желание Ясона жениться на дочери царя, писала, что «Язон дорвался до власти». Что он женится на нелюбимой женщине ради трона. Я думаю иначе. Ясон решил жениться на Креузе потому, что она своей невинностью и чистотой напомнила ему маленькую Медею. Пусть приблизительно, пусть схематично, но напомнила. Он говорит о ней довольно тепло. К тому же Креуза воспитана на тех моральных принципах, что и он. То есть духовная связь между ними априори присутствует. Так за что же так жестоко наказан Ясон?
По мифу покровительницей Ясона является Гера. Она ему помогает добыть золотое руно. Но Гера является и покровительницей брака, семейных уз, потомства. Она жестоко карает всех тех, кто их нарушает. Брак Медеи и Ясона был освящен по греческим законам и находился под покровительством Геры. Был ли в Древней Греции институт расторжения брака, я не знаю. Но нам ничего не известно о попытке его расторгнуть Ясоном. Мало того Медея постоянно твердит, что они с Ясоном составляют неделимое целое. «Креуза выходит за нас обоих». То есть и Креон, и Креуза и Ясон решили пренебречь священными обетами, так как Медея была чужестранкой. За это все трое и были наказаны.
Как же воспринимает свое наказание Ясон? Как он реагирует на смерть своей семьи? Вот в этом-то самое интересное и состоит, так как раскрывает серьезные расхождения, существующие между пьесой и спектаклем.

Прошу прощения, что медленно пишу и так долго. Но иначе не получается. Следующий кусочек будет последним.

Когда начинаешь рассуждать о Медее или Ясоне, то вольно или не вольно начинаешь оперировать, по меньшей мере, тремя образами: мифологическим, Ануевским и Цитриняка. Медея в меньшей степени претерпела изменения. Она везде — сильная, страстная и цельная натура. Ее поступки определяются внутренними побуждениями, носят эгоцентрический характер и, безусловно, выгодны самой Медеи. Кажется, Ратанн писала: «Язон смог увидеть душу Медеи, а видела ли она его душу, и, прежде всего, хотела ли увидеть?» Если говорить о Медее Ануя, то да видела. По крайней мере, в страшную минуту расставания она сама дает ему описание – добрый, светлый, справедливый, потомок Авеля. Себя же наделяет самыми страшными характеристиками. Медея Ануя немного как бы расслаивается. Она сама рассказывает о живущей в глубине ее души маленькой девочке, которая тоже хотела быть светлой, доброй, справедливой. Хотела простого человеческого счастья. Но ей это было не дано. И для того чтобы совершить свое последнее злодеяние Медея должна была сначала убить в себе эту маленькую девочку, которая и была по ее словам «настоящей женой Ясона.»
Медея же Цитриняка – другая. Она ни капли не сомневается в своей правоте, в своем праве быть такой, какая она есть. Человек должен быть героем, идти, не сворачивая, туда, куда ему хочется, невзирая на интересы других. Мечом и огнем преодолевая все преграды на своем пути, мечом и огнем вырывая себе свой хлеб, свой кусочек счастья. Она презирает другой образ жизни. Об этом свидетельствуют ее слова обращенные к Креону. (Ведь, по мнению Тени, каков Креон, таков и Ясон) В душе Ясона она замечала (возможно, хотела замечать) только сходство с собой. И когда выявились различия, она их не приняла. Медея не желает считаться с нормами человеческого общежития, не хочет быть похожей на других, Медея строит свой независимый индивидуалистический мир. Медея бесстрашна. Единственное чего боится Медея Цитриняка – это одиночества. Помните она говорит кормилице « Я потеряла отца, брата, родину…, зато я не одинока!» И перед смертью Ясону в качестве наказания: «теперь ты одинок». Страх одиночества – это еще один мотив, по которому Медея убивает себя.
Ответственность за трагедию отношений этих двух Ануй, как мне кажется, возлагает на богов. Поэтому так интересна реакция Ясона на эти обстоятельства, ибо из героев пьесы он наиболее рефлектирующий субъект. Если по мифу Ясон раздавлен всеми свалившимися на него бедами. В одночасье он лишается и своей прежней семьи и новой – 5 смертей за раз переживает он. Это сломило его. То Ясон Ануя совсем другой. Мне кажется, он рисует его героем, о мещанстве которого и подумать невозможно. Ибо покой, о котором мечтает Ясон, это не бездействие, не почивание на лаврах. Это спокойствие совести, не отягощенной убийством и обманом. Воином же он продолжает быть. Чего стоит одна только фраза «Я хочу расчищать местечко для человека среди этого хаоса и мрака» «…если надо сражаться дальше, то я буду сражаться именно за эту жизнь; ни на что не претендуя». Речь идет о жизни как таковой, о жизни простого человека, вопреки обстоятельствам, вопреки законам природы, воле богов и неотвратимости смерти. Это противостояние, это вызов богам, природе и ее величеству смерти. Какое уж тут мещанство. Диалог Ясона и Медеи, на мой взгляд, – это и есть диалог жизни и смерти. Помните, как кормилица объясняет Медеи причину ухода Ясона – «Он жить хочет». И жить не по законам джунглей, где сильный убивает слабого, а по законам людей, где сильный поддерживает слабого. После смерти Медеи он говорит СПОКОЙНО: «Да, я буду жить…Я завтра же СНОВА начну терпеливо возводить жалкие леса человеческого счастья под равнодушным взглядом богов. …вновь БЕЗ ВСЯКИХ ИЛЛЮЗИЙ строить по своему подобию мир, в котором НАДО ЖДАТЬ СМЕРТИ.» Разве так может говорить человек душа, которого умерла? Ясон здесь герой, особенно, если вспомнить, что Ануй пишет эту пьесу в разбитой, разрушенной войной Франции. Это призыв к людям отстраивать жизнь заново несмотря на утраты войны и жуткие потери. Этой мысли служат и последние слова пьесы. Надо жить, жизнь продолжается несмотря ни на что. Все в этом мире возвращается на круги своя. Не так просто смерти одолеть жизнь.
Ясон Цитриняка – другой. Он представляется мне каким-то половинчатым, стоящим между Ясоном мифологическим и Ясоном Ануя. Ясон Цитриняка еще помнит свое героическое прошлое, но уже утомился и стремится к обычной жизни с ее обыденными радостями. Как говорится в рекламе спектакля «Язону стал нужен низменный, непостижимый для Медеи благоразумный мир, он сломался. Он нарушил их договор, не захотел оставаться верным их мечтам» То есть по замыслу режиссера Ясон в спектакле слабее Медеи и поэтому не удивительно, что среди отзывов как профессионалов, так и простых зрителей мы нередко читаем мнение о том, что такой Ясон не ровня Медеи. Что это обычный усталый человек, в котором ничего от Ясона нет. Что Григорий играет кризис среднего возраста. Что Григорий как актер и как личность слабее Рутберг, не пара ей. У меня же сложилось другое впечатление. Образ Ясона в исполнении Григория был сложнее, тоньше, психологичнее, нежели образ Медеи в исполнении Рутберг. Именно Григорию удается убедить зрителя, что Ясона с Медеей связывала великая любовь. Как проникновенно звучат его слова: «Я стал твоим отцом, твоей матерью … Ты была воздухом, которым я дышал, водой, необходимой для жизни, хлебом моим насущным». Великая любовь и тем горше ее распад.
И хотя причины ухода Ясона в спектакле свелись к его усталости, тем не менее, оставшийся Ануевский текст свидетельствует, что не низменный, а справедливый мир привлекает Ясона. В его словах звучат серьезные аргументы для разрыва союза с Медеей. Не разрушать хочет Ясон, а созидать. Не тропой войны идти, а тропою мира. Проблема Ясона состоит в том, что он одной ногой уже там, а другой еще здесь. Об этом говорит и одеяние Ясона: на ногах еще такие же армейские ботинки как у Медеи, а одет он уже как Креон. Arwen справедливо отметила (да и я об этом тоже уже упоминала), что слова Ясона не соответствуют его движениям. И танец тел свидетельствует о том, что его все еще тянет к Медее. На мой взгляд, Ясон слабее, потому что в отличие от Медеи он раздираем внутренним противоречием. Головой он решил одно, а сердце просит другого. Расставание с Медеей – осознанный продуманный поступок, но бессознательно он все еще любит. И, мне кажется, ненавидит он не Медею, а свою привязанность к ней. Голос Григория также выдает его двойственность: то по-мальчишески высок, то по-мужски громыхает, то нежно обволакивает, то звучит сухо и жестко. Он, то прямо с вызовом смотрит ей в глаза, то боязливо отводит взор. И в последней сцене Ясон также двойственен: он смотрит на крах своей семьи с ничего не выражающим лицом, но в тоже время набычившись. Его руки висят плетью, но все же сжаты в кулаки. То есть он как бы останавливает свой порыв вмешаться, а порыв есть. Мне кажется, Григорий в этой сцене одновременно играет две противоположные эмоции: протест и принятие. Поэтому и последние слова Ясона – Григория и звучат двусмысленно. Он хотел бы забыть все и возводить леса человеческого счастья. Он так решил. Но разве возможно строить счастье на крови? Помните вопрос Ивана Карамазова? «Представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им, наконец, мир и покой. Но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулачком в грудь, и на неотомщенных слезках его основать это здание. Согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи…?» Воистину благими намерениями устлан путь в ад. На мой взгляд, душа Ясона не умерла, а будет вечно мучиться. «А теперь попробуй забыть меня».
И еще одна ассоциация рождается у меня в связи с половинчатостью Ясона в спектакле, с противоречивостью его эмоций. «Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч. … О, если бы ты был холоден или горяч! Но, как ты тепел, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих» (Откровение Иоанна Богослова). Текст этот обращен не к кому-нибудь, а к ангелу, то есть лику светлому и праведному.

Будет еще P.S.

P.S.
Мне хочется несколько слов сказать о спектакле в целом.
На страничке спектакля написано буквально следующее: «В трагедии Ануя столкнулись два Мира — Медея и Ясон, свобода и мещанский стандарт жизни». Для меня это абсурдные слова. Мне кажется, даже в спектакле Ясон не предстает равнодушным филистером, а уж в пьесе Ануя и подавно. (В своем отзыве я пыталась это показать. Не знаю, получилось ли.) Что такое мещанство? Если обратиться к словарям, то можно получить следующее определение: «В переносном смысле мещанами называют людей, взглядам и поведению которых свойственны эгоизм и индивидуализм, стяжательство, аполитичность, безыдейность и т.п.» Вот хоть убейте меня, но не вижу я этого в Ясоне Григория. Разве строить благоразумный мир, возводить леса человеческого счастья – это аполитично, индивидуалистично? Напротив, мне кажется, эгоизм и индивидуализм присущ именно Медее. Именно ради своего счастья, а не кого-то другого, она предает, убивает, упрекает, обвиняет и т.д. Никаких высших ценностей, кроме ценности своей собственной любви, ее позиция не выражает. И далее можно прочесть: «В единоборстве столкнулись разные миры, где долг, честь и «здравый смысл» — антагонисты. Смерть — граница их вражды и выбор ее — высшее проявление свободы личности». Конечно, долг и честь часто бывают антагонистами здравого смысла, но опять же не в данном случае. Если бы речь шла об Орфее, я бы полностью подписалась под этими словами. Надо отметить, что кое-какие параллели между Орфеем и Медеей провести все же можно. На совести обоих смерть любимых людей, они оба говорят о своей ненависти к людям, они оба кончают жизнь самоубийством. Но у Орфея это действительно противостояние мещанскому образу жизни, это действительно отстаивание высших, духовных ценностей. А Медея о чем мечтает? За что борется? Разве она не пытается ограничить свободу Ясона? Разве она не презирает добропорядочность? Разве она не считает милосердие признаком беззубой старости?
По поводу смерти как высшего проявления свободы личности я бы была осторожнее. Так получилось, что я в курсе некоторой статистики. Так, по данным «Проекта о жизни» (http://www.lossofsoul.com/DEATH/suicide/statistic.htm) за последнее десятилетие в 3 раза выросло число самоубийств среди молодежи. Показатель суицида среди молодежи в России превышает средний мировой показатель в 2,7 раза. Ежегодно каждый двенадцатый подросток в России в возрасте 15-19 лет совершает попытку самоубийства. Вот такая у нас свобода.
Тем не менее, Медея действительно свободный человек. Она свободна не только от «здравого смысла», но, на мой взгляд, и от долга и чести. Об этом свидетельствуют предательство отца и убийство неповинного брата. Медея вообще вне нравственности, вне норм человеческого общежития.
Тень писала, каков Креон, таков и Ясон. А каков Креон? В чем упрекает Медея Креона? В том, что он стар и не может теперь силой вырывать лакомый кусок у других. В том, что он стал милосердным и уже не может быть кровожадным. Что плохого он совершил? Пощадил Медею, пожалел детей, сожалеет о преступлениях молодости? Что в этом плохого, мещанского?
На мой взгляд, Креона больше всего характеризуют следующие слова: «Мне знакомо добро, знакомо и зло». Полагаю, Ануй неслучайно вставляет эту фразу. (Она остается и в спектакле.) Это аллюзия на Ницше. Помните его «По ту сторону добра и зла»? Для Ницше добро добропорядочно лишь по причине жизненной слабости его носителей, зло же — энергично, целеустремлённо, аристократично. (Вот она позиция Медеи) Зло с точки зрения Ницше и есть апология здравого смысла и мещанства. То есть у Ануя в данной пьесе противопоставляются позиции Медеи и Ясона поначалу как апологетов зла и добра, а в конце пьесы как сверхчеловеческого существа, свободного от нравственного закона, и человека, для которого нравственный императив является главным стержнем жизни. И если Цитриняк все же ставил именно Ануя, а не просто творил по его мотивам, то он весьма своеобразно прочел данную пьесу, переиначив все смысловые акценты. Поэтому я и говорю, что он поставил пьесу с ног на голову, поэтому и прозвучало в одной из официальных рецензий на спектакль, что в аннотации спектакля написана полная чушь.
Какими же средствами режиссер пытается изменить контекст сценария? Местами он сокращает и даже переиначивает текст, но главное он прибегает к аллюзиям на современные обстоятельства жизни и современную символику. Например, почему Креон воспринимается как отрицательный персонаж? Потому что у него расхлябанный вид, хотя и дорогая одежда, потому что он произносит текст с высокомерной интонацией. Это аллюзия на современных деятелей от власти, на их вседозволенность и стяжательство. Вся визуальная символика спектакля заставляет зрителя относить Медею к классу «униженных и оскорбленных», не вникая особо в слова, которые она произносит, тем более, что произносит она их с соответствующей интонацией. Или вот последние слова Ясона-Григория «Надо жить. Возводить леса человеческого счастья. Строить этот благоразумный мир по своему образу и подобию» (Сравните их со словами Ясона в пьесе, которые приведены мной в последнем кусочке отзыва, и увидите тонкую разницу, и в то же время фундаментальную). Эти слова полны аллюзий на диктаторские режимы двадцатого столетия. Намека на борьбу с непокорными, с оппозицией, с диссидентами. У Ануя же последние слова Ясона – это протест против смертности человека, против бессмысленности его существования. Эти смысловые различия и привели к ненужности для замысла Цитриняка последнего эпизода пьесы, где говорится, что жизнь продолжается.
Елена пишет: «Многослойность есть и у Ануя, свои слои добавил и режиссер» По мне так не слои добавил, а перемешал. И получился «винегрет», но винегрет весьма вкусный. Смешение смысловых акцентов, к тому же с доминантой на теме любви, привело к созданию парадоксального эффекта. Спектакль интригует, затягивает, заставляет вникать в мелочи, искать смысловые ключи и в конечном итоге приводит к катарсису. Ибо неопределенность смыслового каркаса и потрясающая игра актеров позволяют зрителю проецировать свои проблемы, свою боль в разворачиваемое действие. Поэтому я и писала, что Цитриняк и актеры создали гениальный спектакль вопреки собственному замыслу.

 

 

Автор Ten’, 11.06.2013г.

Дела давно минувших дней. Вторая «Медея». Я привезла детей: Даньку с Юлей. Две бессонные ночи, два дня, переполненные впечатлениями – последнее из которых, конечно, «Медея». Полвторого ночи. Садимся в поезд. Угораздило же Юльку вякнуть фразу в защиту Медеи ( как нам с ней всегда и виделось!), потянуло же за язык Даника в проброс так возразить: «Но она же первая ему изменила!» Сон отлетел, как козырек от кепки. Мы с ней начали хором шипеть, что не в этом дело, что Язон подлец, что Медея – это!… это!… это!… В результате спор в спящем вагоне достиг таких децибелов, что нас , не реагирующих на шикания пассажиров, пришла утихомиривать проводница.

Даньке, в его семнадцатилетней беспросветной юности, еще извинительно, однако общая мысль, которая меня посетила – у мужиков связь с причинным местом и мозгом прямая, как кишка. А у женщин все сложнее. Измена мужчины (а Язон и не скрывает, что не страдал излишней верностью, типа не он первый начал) – его право, а измена женщины – в его глазах преступление. Хотя у женщины может быть масса потайных пружин этого поступка, не физических, а душевных и даже духовных. Как же он расписывает свои страдания! Он, привыкший брать нахрапом и проматывать, загребать все себе, искать приключения пока, слава богу, не на свою… филейную часть (- что и говорить, любили его боги — КОРАБЛЬ! АРГО! ДРУЗЬЯ! — ) вдруг прочувствовал голову уснувшей девочки-Медеи на своем плече! Кстати, наутро был еще выбор: может, метнуть ее в набежавшую волну? Но нет, Язон пошел на разрыв сотоварищи, оставив себе в подчинении одного маленького аргонавта ( правда, командир из него аховый, что-то я не припомню по мифам, чтоб он и раньше, и после проявлял инициативу: и нимфы-то им помогали, и бог Тритон, и Аполлон, а Медея тетушку свою, Цирцеюшку, попросила очищение грехов провести, одножильного Талоса опоила и обескровила, Пелеасовых дочерей одурачила, чтоб они собственного отца расчленили… — но это уже не из пьесы.)

Язон ощутил блаженство, взяв на себя ответственность за ту, в которой воплотился его мир. Это так его поразило, даже возвысило в своих глазах, что он, как ребенок, обиделся, что ощущение гармонии не продлилось вечно. Вот ведь Ануевские герои! Идеалисты! Когда жизнь вносит свои коррективы, они перестают справляться со своей ролью, они начинают обвинять ближних, за собой, однако, оставляя право судить. Как тут не вспомнить Орфея? И Эвридику, которая сразу чует невозможность счастья с любимым в первых признаках его занудства. Так же и Медея шестым чувством в невинно глазеющем на зазывных женщин Язоне ощущает начало конца. Язон ускользал, как вода сквозь пальцы – не удержишь. И сознавая всю великую силу любви к нему, Медея пыталась убить ее – клин клином, чтобы не доводить до греха. Не получилось. Она сама клянет свою зависимость от больших горячих рук, «непотребность», сотворенную из куска грязи и мужского ребра, и себя, еще более доверчивую, чем другие. Еще бы – великая любовь всегда беззащитна.

Как нелепо звучит его упрек в том, что она знала лишь плотскую любовь! Можно подумать, все подвиги тире злодеяния, от которых потом так легко открестился Язон, она совершала ради плотской любви, ради единственного его, пардон, в штанах, достоинства. И такой любовью ее наградили ( а может, наказали) небеса в лице богов Олимпа, в этом поддерживали Гелиос, Геката, Цирцея? Мелковато как-то. Эта непобедимая любовь была ниспослана во спасенье юноши-героя, дурачка-флибустьера Язона, который как раз и алкал плоти и геройства.

И потом, последние годы –окраины Коринфа, чахлая трава, повозка, запряженная старой лошадью, вечно гаснущий огонь костра – какие-такие страсти-мордасти она творила? Поддерживала огонь в очаге и Язона, растила детей и «как видите, превратила себя в старуху». Постарела. А все остальные обвинения Язона – от лукавого. И заметьте, как уверен Язон в том, что для Медеи важнее всего физическая близость, хотя она,наверное, впервые признается, что наслажденья он ей уже не давал. (Раньше молчала, чтоб не ранить его?) Кто-то со мной тогда спорил, что Медея не могла осознать всю мелкотравчатость Язона, но ведь как по-разному звучит одно слово в двух ее репликах:

-Да что же такое сделал герой Язон, чтобы в его честь устраивали праздник?

-А я помню тебя бесстрашным… Герой, потребовавший Золотое Руно.

(И это тебя я любила? Это с тобой я спала 10 лет?)

Непонятно, не правда ли, чем он занимался последние годы, пока не пришла в голову счастливая мысль срубить по-легкому денежек и власти. Извините за пошлый вопрос, а кто содержал семью? Кто воспитывал детей, за которых якобы он так переживает? Но что-то в его возгласе «Где дети?» по-прежнему заставляет усомниться в его искренности. И вправду – зачем ему дети греха? И все-таки плохой он психолог. Неужели он не понимал, что Медея не смирится? Напротив, раззадоривал ее , подводя чуть ли не к убийству, здесь и сейчас, чтобы потом, рискнув и выиграв, сказать, что с него довольно. А ведь мог бы избежать кровопролития. Более того, ей было достаточно малого – чтобы он оглянулся, усомнился, признал, что их общее прошлое и для него ценно. Ах, как же не зря отнята у него реплика: «Но эти дни были нам дарованы!» Михаил Григорьевич, мое Вам за это спасибо.

И Медея ушла домой. А Язон дорвался до власти, причем практически благодаря Медее: она устранила мешающее звено в виде Креона и отвела необходимость жениться по расчету. Судя по тому, с какой готовностью вышагивают рядом с Язоном молодчики бывшего царька Креона, эта «бригада» признала паханом нашего мальчиша. Так что Медея невольно помогла Язону обойтись без бандитских разборок, которые неизбежно возникли бы между крепеньким еще мафиози и возжаждавшим власти бывшим героем.

Я честно не понимаю, что актер играет в последней сцене, когда на его лице не отражается ничего, даже желваки не ходят. И руки не живут, а висят. Он смотрит на убитых детей и умирающую Медею, набычившись. Перетерпеть это страшное зрелище и забыть. После того липкого страха, когда нож Медеи коснулся его горла, с него действительно достаточно. Раз уж мантия под хвост попала, и хочется поцарствовать, он сожжет все – вокруг и внутри. И винить себя не будет, ведь Медея взяла злодеяния на себя, такую индульгенцию ему выписала своим страшным поступком на прощание. Кстати, ничего такого судьбоопределяющего, согласно мифам, Язон в Коринфе не совершил. Ну, побыл первым на районе, да и то недолго. Возводил леса человеческого счастья, да только кого осчастливил, история умалчивает. А Медею боги вознесли на Олимп.

 

Немного об игре актеров.

Да, я согласна, что у Юлии игра шла неровно. Чувствовалось в первых сценах искусственное вызывание в себе нужного накала, но сразу магии не случилось, виднелись швы. Пока не появился Г.А. Там уж они разыгрались так, что зрители в струнку вытянулись. И вообще – так порадовал Григорий Александрович: голос звучит, мимика без переигрывания (по-моему), пластика обалденная!

Опричники стали другие, они не лыбятся, как старые, но лица их вполне безмятежны, ведь они выполняют приказ, а значит, правы. Мир высоких страстей не их уровень. Мальчик суетлив и излишне жестикулярен, и с техникой речи что-то сухое-свистящее. Нянька очень проникновенна , без базарных завываний, убедила в своем праве оставить Медею – ну пусть живет! А Креона — таки жаль стало – тоже ведь добра хотел…

Большое спасибо Poline, что пригласила меня на этот замечательный спектакль. Добавлю, чуточку хвастаясь, что традиционно одарила хризантемами нашего уважаемого Ёкселя-Мокселя. «Медея» — это прежде всего его детище.

Тема «Медеи» для меня еще актуальна, и сегодня мне хотелось бы написать об «искусстве, средством воплощения художественных образов для которого являются звук и тишина, особым образом организованные во времени». Т.е. о музыке — музыке Вахтанговской «Медеи». Странно, что о ней никто подробно не рассуждал. Да нет, и не странно вовсе – потому что она органично вплетена в ткань спектакля, возникает и умолкает, естественно вытекая из действия, не диссонирует, но мягко ведет. Конечно, я понимаю, что «каждый слышит, как он дышит», но для меня музыка «Медеи» — это лыко в строку, а именно в строчки моих, может быть, чрезмерно эмоциональных, отзывов о спектакле.

Автор музыки – Борис Кинер, друг Михаила Цитриняка, более того – второй в их шайке-лейке «Мастер Гриша». Есть люди, от которых исходит свет, и мне, любящей придумывать, кажется, что в их с М.Г. единстве противоположностей, «белый-черный, чет и нечет» Борис Гершевич как раз белый. Хочу предупредить, что я ни разу не музыкальный критик, но солидарна с Игорем Иртеньевым, другом наших Ёкселей-Мокселей, который писал: «Не будучи профессионалом, я не в состоянии оценить композиторский талант Б. Кинера. Как дилетанту, мне его музыка безусловно нравится.»

В спектакле три основных музыкальных темы:
-Коринф
-Язон
-Медея.

1. Тема Коринфа.
Не подумайте, что я против, чтобы почтенные коринфяне ели шашлык, пили вино, веселились, плясали и потели. В конце концов, кто я, как не обыватель, для которого теплая скамья и глоток вина перед сном – очень приятная составляющая жизни. Но мы-то слышим музыку, доносящуюся в ту роковую ночь до кибитки, вместе с Медеей! И она, эта простенькая мелодия, сводит с ума своей повторяющейся приторностью — этакий дешевый мотивчик с греческим колоритом, приблатненный сиртаки. Сладковатый смрад плоти чужого счастья душит Медею.
Эта же мелодия сопровождает появление разрумянившегося мальчика-гонца, вестника конца. И резко обрывается, когда Медея слышит подтверждение своей страшной догадке. Гулкой тишиной Медея оглушена. И в этой тишине она припечатывает обжигающим поцелуем мальчишку, который в момент теряет невинность, понимая, что столкнулся с чем-то, обладающим такой силой, что перевернет всю его жизнь. Иначе зачем ему было рисковать, предупреждая Медею о приближении разъяренной толпы?
Та же «музычка» стоит за разговором Медеи и Креона. Его безмятежная уверенность, снисходительность, почти разнеженность, неосторожная убежденность во вседозволенности, расслабляющая сентиментальность – и (опять придумываю!) вспомнится еще Креону тот курортный мотивчик, под который он подписал себе смертный приговор!

2. Тема Язона.
Звучит трижды. Первый раз – многократно усиливая его громогласное:
«У меня был корабль!
У меня был «Арго»!
У меня были верные товарищи!»
Здесь слились и грохот яростных волн, и раскаты грома, и бьющее по барабанным перепонкам сердце искателя приключений. Музыка – в основном ударные, Ритм странный, рваный. Мелодия где-то далеко, фоном. Словом, адреналин в чистом виде.
Второй раз – когда Язон говорит, что с одним маленьким аргонавтом он мог бы завоевать весь мир. Ах, как опять все грохочет! Странно мне слышать мнение, что Язон не стремился к власти, был против злодеяний Медеи, расчищавших (к несчастью – или к счастью?) безуспешно, его путь к трону. Зато когда Язон самыми человеческими интонациями и с самым живым лицом вспоминает, как он охранял сон доверившейся ему девочки – звучит иная музыка, и это тема Медеи…
И третий раз. Финал. Догорающая Медея за спиной, стражники, готовые выполнить любой приказ, кривая усмешка и карт-бланш строить этот благоразумный мир по своему образу и подобию. Страшновато, не правда ли?
3. Тема Медеи.
Самая созвучная мне. Правда, сначала, после ухода Креона, это не музыка – это страшный обвал души, «нарастающий гул камнепада». Мелодия к Медее приходит тогда, когда после мучительного разговора с Язоном решение принято. Душа должна совершить переход, обряд возвращения в лоно и очищения. И музыка – это полет. Не сразу стремглав вверх, но сначала осторожно: в одну сторону, в другую, с набором высоты. Вам приходилось летать во сне? Ощущения похожи – сначала страшно решиться и не верится, что сможешь. Потом учишься управлять полетом. И вот, когда аккорды становятся мощнее, полнозвучнее, приходит чувство освобождения.
Обращение Медеи к силам зла – это воссоединение с природой. Звери. Темнота ночи. Убийство и совокупление. Но не со злом. Как бы ни был талантлив и многогранен Ануй, но и он бывает неточен и противоречен себе самому. Зло пришло в мир именно с человеком, с его ослушанием бога Адамом и Евой. Печать зла лежит на всем человеческом. Зато вой далеких волков, проникающий, вплетающийся, вливающий свою струю в мелодию Медеи – это отклик космических сил, всей биосферы. Мироздание готово принять жертву Медеи.
И Медея возвращает, по ее словам, трон, отца, брата, Золотое Руно. Теперь она чиста перед Колхидой. Варварство, порицаемое просвещенными греками и латинянами, — это не что иное, как принцип талиона, называемый на Кавказе кровной местью.

Для меня Медея Юлии Рутберг – победительница.Так меня «запрограммировали» режиссер и композитор сотоварищи. Но буду рада, если кто-то, более компетентный в музыке, поделится своими размышлениями об этой стороне спектакля.

Автор RATANN (22.12.2012г)
С каждым просмотром этого спектакля я все больше убеждаюсь,что авторы сотворили маленький (по времени)шедевр,тонкую изысканную вещь, филигранную работу.Это был мой третий просмотр спектакля, и опять Медея и Язон были иными.В спектакле больше нет громкой речи , герои говорят тихо,в голосах только печаль и тоска.Даже фразы о ненависти, что гложет ее, Медея произносит спокойно, будто свыкнувшись и полностью приняв ее в свою душу.Эмоции сглажены внешне, но от этого они стали еще сильнее,еще проникновеннее.И Язон только кажется спокойным — все чувства написаны у него на лице .Тоже тихий голос,но сколько в нем боли и грусти! Всего один раз он позволяет себе сорваться:»У меня был корабль, у меня были верные друзья, у меня был Арго!»  Только в этих словах эмоции выплескиваются через край – ему невыносимо думать, что он потерял настоящую ЖИЗНЬ,растерял свою храбрость и отвагу.Вместе с Медеей он изменился,погрузившись сначала в мир страсти и любви ,а затем и преступлений . Теперь он устал от этой жизни,полной ненависти и мщения. Он устал от этой всепоглощающей любви,которая разрушила его судьбу.
Он сам протягивает Медее нож, говоря «Лучше бы ты убила меня,Медея!» Сжаты в этот момент кулаки , дрожат руки, гримаса отчаяния на лице – может быть, он ждет, что Медея освободит его от страданий. Но она не может поднять на него нож — и Язон облегченно вздыхает.  Как это сильно и эмоционально точно сыграно !А потом он уходит,не обернувшись.И Медея тихо шепчет (только шепчет,а раньше это был крик отчаяния):»Обернись , Язон!» Не обернется , и Медея это чувствует, поэтому шепчет скорее для себя.Он не захочет услышать и не обернется, как бы громко она не звала его.Язон не обернется,но никогда Медея не исчезнет из его памяти,она всегда будет с ним.Обнимая других женщин,он будет вспоминать Медею,искать ее в чужих душах и телах ,несмотря на то,что сейчас стремится убежать от этих сжигающих его чувств. «Неужели ты думаешь, что я покидаю тебя потому, что ищу новой любви? Неужели думаешь, что я хочу начать все снова? Я ненавижу теперь не только тебя, я ненавижу любовь!» И еще: «Я хочу забвения и покоя.»
Можно обвинять в этом Язона? Григорий играет так ,что ему нельзя не посочувствовать, нельзя не понять.Столько экспрессии в его жестах,мимике,что невольно встаешь на его сторону,принимая его действия и поступки.И вот последние слова Язона уже после смерти Медеи
«Теперь надо терпеливо возводить жалкие леса человеческого счастья . Теперь надо жить, следить за порядком: издавать законы и вновь без всяких иллюзий строить по своему подобию мир…» Каким мертвым голосом была сказана эта фраза,с какой злой ухмылкой произнесены последние слова! Он будет жить,пусть и с мертвой душой,которая никогда не воскреснет.Но таков его выбор.Осуждать его?Нет.А мой выбор после вчерашнего спектакля — Язон.Я поверила ему,я приняла его сторону,хотя раньше думала совсем иначе.
И вновь меня потрясла сила актерской игры,которая держит зрителя в напряжении весь спектакль,и впечатления от которой сохраняются очень надолго.

 

 

Автор HotGiRl

(22.12.2012г)

Я впервые была на Медее.То ,что я туда попала — настоящее чудо! Я в восторге!!!То,что происходило на сцене меня потрясло. Юлия просто превосходна в этой роли,к сожалению не видела других её ролей,но вчера она меня потрясла. Как она прочувствовала свою героиню.В некоторых моментах просто до мурашек и слёз. Очень понравился момент разговора Медеи и Креона,и почему то в моё сознание очень врезались слова о том что Медея и Язон не разлучны.Что Крион берёт не только Язона ,но и Медею вместе с ним.И её истерический смехпо поводу того,что это Язон попросил её отпустить.Вот тут у меня почти выступили слёзы, такое ранящее действие от любимого человека.Вообще к Медеи практически на протяжении всего спектакля у меня было сожаление,которое исходило из самой глубины души.Хочу отдельно отметить взгляд Юлии..это сложно объяснить,это нужно увидеть.Её слёзы,интонации,жесты..Всё настолько откровенно,я бы даже сказала интимно.Понравилась игра няньки..и все сцены с ней. Её умоляющий тон,просящий Медею остановится и вернуться домой…Моего лексикона не хватает что бы описать то,что чувствуешь когда смотришь такие сцены и весь этот спектакль в принципе.Потому что ,действительно,то что видишь.тебя завораживает и захватывает. Ты стараешься понять каждого героя,каждую сцену прокручиваешь в голове..Далеко не каждый спектакль на такое способен. И скажу честно из всех спектаклей,которые я видела с Григорием-это лучший.Ну вот я и подошла к Язону.Сам Язон мне очень симпатичен.Герой вызывает разные чувства,иногда его жаль, а местами,хочется убить.(Наверное здесь во мне играло чисто женское).По поводу монологов Григория..Скажем так,они тронули меня..Но ..иногда мне казалось что,не хватает чего-то в его взгляде,мимике..Сама ещё не поняла как это объяснить.Я несколько иначе представляю взгляд и выражение человека ,который оказался в такой ситуации , вся его прошлая жизнь закончилось, любовь..которая была безумной ,тоже уже совсем не та, Но всё таки я осталась довольна игрой Григория. Просто низкий поклон Юлии и Григорию за их совместные сцены!!!!Вот тут я просто готова сказать БРАВО! Разговор близких людей, которые не могут друг с другом и не могут по другому.Очень сильная сцена. Исповедь Язона о жизни с Медеей:об их любви, о ревности, убедила меня в том,что Григорий,действительно, играет опираясь на прежитое самим.
Все актёры большие молодцы!Все играли достойно!
Это лучший спектакль, на котором я когда- либо была. Настоящий новогодний подарок. Думаю.что эмоции от спектакля ещё долго не отпустят меня.

 

 

Автор Fifine.

Второй просмотр Медеи.
Вчера после просмотра «Медеи» мне вдруг пришла мысль, что спектакль это как симфония, или джазовая импровизация — стоит одному из музыкантов немного сфальшивить и пропадает картинка, так тщательно нарисованная автором. Исчезает ощущение, полета вызываемое именно тем построением нот и фразеровкой, которые выстрадал композитор. В «Медее» это особенно остро ощущается, потому что контакт у артистов со зрителями можно сказать непосредственный. Видна не просто каждая эмоция, выраженная взглядом, движением, голосом, виден каждый оттенок, каждый полутон этой эмоции. И хоть чуточку соврав любой из артистов (даже те, кто играет сопровождение Креона) может сорвать мизансцену, а то и всю композицию. Да именно композицию, потому что Медея для меня после второго просмотра стала Музыкой и Танцем. Мне не важен был текст, произносимый актерами — наверняка они что-то пропускали или забывали. Важен был лишь тот накал страстей и эмоций, который шел со сцены. Все было понятно без слов: и страдания покинутой Медеи, страстно желающей вернуть любовь, и обреченное упорство Язона, с которым тот хочет начать новую спокойную жизнь и даже страх няньки — старой, измученной женщины ищущей тихого уголка.
Еще и еще раз меня восхитила глубина, заложенная в пьесу Ануем. Как и в Орфее тут просто огромное поле для актерского поиска. И актеры, вместе с режиссером ищут. Если на премьерном спектакле я была больше на стороне Медеи — покинутой в чужой стране женщины, которую предал любимый человек даже не ради другой, а ради власти, то сейчас я увидела две абсолютно равноценные правды. Правду Медеи и правду Язона. Раньше Язон упрекал Медею, а она только оправдывалась. Вчерашняя Медея стала сильнее. Она обвиняет Язона в ответ. И ее резкие слова о том, что Язон такой же злодей как она попадают в цель. Это заставляет зрителя еще больше понять то последнее кровавое преступление, которое совершает эта отчаявшаяся женщина. В то же время исповедь Язона о том, как он, взявший Медею с собой из Колхиды исключительно для развлечения, вдруг обнаружил, что обязан и хочет о ней заботиться, тоже кристально искренняя. С того  момента, когда Медея оказалась рядом, Язон потерял все — друзей, корабль, свободу, себя. Чего боится Язон? Сильной женщины, которая не даст ему расслабиться ни на минуту или же того, что не сможет уже жить без этой женщины. Чего он хочет? Свободы или спокойной мирной жизни. Наверное и того и другого. Язон устал от постоянной борьбы двух сильных личностей, он понимает, что Медея постепенно поглощает его, он хочет сбросить с себя этот груз. И в то же время он хочет покоя. Он просто хочет того, чем занимались все его предки — править. Когда Медея, обхватывая Язона руками ссади, кричит «Убью» — тот сам дает ей нож. Но как же ему в этот момент страшно. Как только Медея отбрасывает нож, за секунду до этого приставленный к горлу любимого, Язон выдыхает и кажется, что его сейчас просто стошнит от перенесенного шока. «Все…» говорит Язон. И зритель понимает, что это действительно была последняя капля. Пауза после этого «Все…» была выдержана Гришей просто гениально. И слова, произнесенные потом «Я устал от постоянной войны» уже не имеют значения. Имеет значение это «Все». Дальше у Медеи  уже нет никакой надежды и она, понимая это, дает Язону уйти.
Очень здорово, что Язон, пришедший к Медее, в этот раз не был опустошенным или изображающим полную пустоту внутри. Премьерный Язон боялся  своей еще не ушедшей любви. Он еще не принял решения, придя к Медее. В его душе еще теплилось чувство к женщине, пожертвовавшей ради него всем. Вчерашний Язон был гораздо жошче. Для него отношения с Медей уже в прошлом, он точно знает, что он хочет ей сказать и ее обвинения, хоть и понятны Язону, но не могут ничего изменить. Он честно признается, что сначала использовал Медею, как красивую вещь, как игрушку («Я взял тебя из Колхиды вместе с руном, чистой и нежной»). Любовь пришла потом и оказалась ему не нужна. Он испугался зависимости от Медеи, испугался ее силы. Слова Язона в его монологе-исповеди жестоки, но многое объясняют. Такой Язон действительно не может быть рядом с Медеей. Они слишком похожи друг на друга, слишком любят свободу и полет, чтобы находиться в одном пространстве. В этот раз, я увидела не просто трагедию мужчины и женщины. Я увидела трагедию двух сильных людей, которые хотят, но не могут быть рядом.
Скорее всего, я больше не пойду на этот спектакль. Не потому, что боюсь разочароваться, а потому что такой накал переживать страшно. С такой правдой жизни не хочется столкнуться еще раз. Она пугает и как сказал один мой знакомый человек «смотреть это больно».
Сравнительный анализ двух виденных мной Медей.
Мне всегда очень интересно думать в театре. Ведь искусство не суть просто развлечение. Главная цель любого произведения — заставить зрителя задуматься, переоценить свои взгляды. Настоящее искусство это не отдых, а напряженная духовная работа, направленная на то, чтобы сделать мир добрее и чище. В этом смысле Медея в постановке Цитрняка — искусство в высшем его проявлении. Это час бесконечного поиска. Зрителя как будто бросают в бушующее море жизненных страстей и он должен вместе с героями пьесы пережить трагедию двух личностей.  Ведь «Медея» это не просто рассказ об огромной всепоглощающей любви. Для Язона это также история предательства, а для Медеи — дорога к справедливости.  Но такой подтекст появился у меня только после второго просмотра.
На премьерном показе я увидела любящую Медею, готовую все простить Язону, лишь бы он вернулся к ней. Она готова страдать и жертвовать. Она, гордая сильная женщина, унижается перед своим любимым, пытаясь  оправдаться перед ним в ответ на его жестокие обвинения. Медея неотделима от Язона, потому что она такая, какой Язон ее сотворил, взяв из Колхиды невинной девочкой. Она не представляет себе свою жизнь без Язона, потому что ее сила в любви к нему и ради этой любви она превращается в исчадие ада, в женщину, убившую брата и отца, предавшую свой народ. Медея прекрасно отдает себе отчет  во всех своих преступлениях, она только просит Язона не бросать ее, ибо без него в жизни Медеи не будет больше оправдания ее теперешнему коварству, жестокости и бесчеловечности, а другой она уже стать не сможет. Язон не научил ее жить по-другому, поэтому Медея цепляется за него как за спасательный круг. С уходом Язона заканчивается ее жизнь и Медея уходит, забирая с собой детей. Убийство детей — это последнее преступление Медеи, это ее способ сказать Язону, что без него ее жизнь не имеет смысла.
Пусть Медея в данной трактовке неоднозначна и не стереотипна, ее образ на премьере показался мне невероятно целостным и законченным. Но увидев спектакль во второй раз, я была поражена как, Юлия Рутберг, использовав все свое мастерство, сделала свою Медею еще сложней. С самого начала, с первых звуков музыки, доносящихся с праздника, становится понятно, что Медея дошла до предела своих страданий. Она ненавидит всех кроме Язона. Даже судьба няньки, единственного человека, связывающего Медею с родиной, ей по большому счету безразлична. Медея жива только надеждой на возвращение ее любимого. Она примет его и простит. Медея еще верит, что ей удастся уговорить Язона не бросать ее. Главное, чтобы он пришел поговорить с ней. А уж там ее любовь заставит его забыть и обещания царя Креона и эту маленькую Креузу, которая по мнению Медеи ничего не значит для Язона. Именно поэтому, даже после известия о свадьбе Язона и Креузы, Медея не престает ждать. Именно поэтому она унижается перед Креоном, умоляя его позволить ей остаться и дать ей возможность повидаться с Язоном. Она не будет мстить, если у нее не отберут ее любовь. Медея честнее тех людей, которые ее окружают. Она не отвечает ударом на удар, показывая, что не хочет крови и ненужных жертв. Она терпит все ради Язона. А Язон приходит к ней с чувством собственного превосходства. Он порвал со своим прошлым, которое не менее жестоко и преступно, чем у Медеи и хочет начать новую жизнь, в которой нет места такой женщине как его прежняя возлюбленная. Но Медея готова бороться за Язона. Она уже не просто оправдывается (как на премьере), она тоже обвиняет в ответ и Язон ничего не может поделать со справедливостью этих обвинений. Медея сильнее своего возлюбленного, потому что, в отличие от него, ей движет только безграничная любовь. И только когда Медея понимает, что все ее мольбы и унижения напрасны, она решает отомстить, а может быть просто справедливо наказать. И наказывает она только Язона, потому что кроме него для Медеи в этом мире не существует ничего и никого, ни родины, ни детей ни окружающих. Все это для Медеи лишь инструмент возмездия. И она жертвует всем, нанося себе таким образом последний удар.
А что же Язон? На премьере это мужчина, который многое испытал и многое понял. Его путь привел его в царство Креона, где он, наконец, может найти покой и тепло. И Язон с радостью бросается в новую жизнь. Ему надоело мотаться по свету с когда-то любимой женщиной, которая со временем стала обузой. Он сам признается, что взял Медею из Колхиды, точно так же как взял Золотое Руно. Медея была для Язона с самого начала красивой игрушкой, которая послушно выполняла все его прихоти. Да, Язон по своему любил Медею, но это с его стороны было скорее страстью чем любовью. Изначально он воспринимал ее как помощника, солдата, воюющего радом с ним и только ночью на привале Язон вдруг обнаруживал, что этот друг, солдат, помощник еще и женщина. Это Язон первый покинул их семейное ложе. И пусть Медея позволила ему отдалиться, первый шаг сделал Язон. Но на премьере Язон еще полон сострадания к своей бывшей возлюбленной, он утешает ее и разделяет ее горе. Он приходит к Медее со страхом того, что не выдержит и останется. Он хочет сделать их расставание менее болезненным для нее. Именно поэтому на премьере Язон появляется как бы совершенно пустой. Этим он пытается убедить Медею, что у него нет никаких чувств к ней —  ни любви ни ненависти. Он как ребенку объясняет ей, что он изменился и не может так дальше жить, и Медее нет больше места рядом с ним. Такой Язон слаб, но достоин нашей симпатии.
Второй просмотр открыл мне новые грани и без того неоднозначного образа Язона. Он становится более жестоким и обвинения, которые Язон раньше использовал, чтобы объяснить Медее, что же сломалось в их отношениях, теперь звучат как жестокий приговор. Язон больше не щадит чувств той женщины, которая раньше была для него всем — другом, женой, матерью. Он бьет наотмашь, говоря Медее, что она просто стала его трофеем в Колхиде. Обвиняя Медею в изменах, Язон уже не ревнует (как не премьере) — в нем просто говорит чувство собственника. К тому же для Язона Медея — преступница, которая наложила бы пятно на его новую светлую жизнь. Если поступками Медее движет любовь, то Язон по мещански меркантилен. Брак с Креузой для него не акт любви, а лишь способ добиться власти и возможно искупить свои прежние преступления, став справедливым правителем. С одной стороны — цель высокая, но ради ее достижения Язон жестоко бросает женщину, отказавшуюся ради него от всего — от честного имени, родины, богатства,  отдавшую ему все — любовь, честь, идеалы. На втором просмотре у Язона уже нет сочувствия к Медее. Им движет лишь желание поскорее разорвать этот Гордиев Узел. Язон предает Медею ради царства Креона, ради новой правильной жизни. В своем эгоизме Язон думает, что Медея переживет разрыв, пусть болезненно, пусть в душевных муках, но переживет. Ведь он же, Язон смог. И Медея сможет, потому что она сильная. Но Язон не понимает, что Медея без его любви всего лишь женщина, а не воин. А женщина за предательство мстит.
Вот они Язон и Медея, полные жизненной правды и страстей люди. Праведные и грешные, жестокие и достойные сочувствия. Никогда еще греческие сюжеты не были так близки современности. Сколько Язонов, променявших любовь на благополучие, живет сейчас в этом мире. Сколько Медей духовно уничтожило своих детей из ненависти к их отцу. Все это — настоящая жизнь. И Медея в постановке Цитрняка заставляет взглянуть на окружающих нас людей под другим углом, стать терпимее и не осуждать. Ведь за каждое наше действие мы несем ответ, если не перед Богом и людьми, то перед самими собой.

 

 

Автор Грифон, 09.11.2012г.

Прошло уже больше суток, а я снова и снова возвращаюсь в тот удивительный вечер пятницы… Что же произошло с нами?
Катарсис, шок, озарение или всё это вместе взятое?..
Магия начала происходить ещё до начала спектакля: погас свет, все затаили дыхание, повисла звенящая тишина… Все было пропитано ожиданием необыкновенного потрясения, и оно не заставило себя ждать…
Первая сцена: луч прожектора выхватил лицо Актрисы, она начала говорить, и весь мир сконцентрировался в ней… Её необыкновенный голос — то бархатный, то неистовый, то грубый -проникал в самое сердце. Её энергия захватила весь зал. Актриса растворилась в своей героине. Перед нами была женщина-месть, женщина-страсть, женщина-террор. Рутберг собрала в своей героине вулкан чувств, которые сжигали её изнутри и испепеляли всё вокруг, не оставляя никакой надежды на мирное существование.
Медея. Эта героиня античности воспета многими древними поэтами и писателями современности. Женщина, которая ради любви к Ясону, убила собственного брата и раскидала куски его тела по морю, чтобы отец, бросившись собирать останки сына, не догнал «Арго» — корабль, на котором она сбежала с Ясоном, похитив золотое руно. Царевна, которая продолжила череду убийств, чтобы вернуть своему возлюбленному трон. Волшебница, властная, гордая, всемогущая, не останавливающаяся ни перед чем, чтобы вернуть своего мужчину.
Рутберг использует все краски, чтобы показать мощь плоти, силу ненависти и любви. В одной из сцен она рождает своего «третьего» ребёнка — девочку — ненависть. И становится понятно, что эта женщина готова убивать без конца, потому что Ясон принадлежит ей и только ей, без остатка.
Ясон. Мужественный, прекрасный, но утомившийся от разрушительной любви Медеи. Герой, желающий уже в конце-то концов обрести душевное спокойствие в объятиях своей невесты — дочери царя Креона — Креузы.
Самая главная часть спектакля — диалог Медеи и Ясона. Как прекрасен этот дуэт! Ясон устал от вулкана страстей. Он предъявляет Медее претензии одну за другой, он тяготится их прошлым: убийствами, которые они совершали вместе, разрушениями, остававшимися после их бегств…
Антипенко проживает судьбу своего героя на разрыв аорты. Когда он становится в центре сцены, на заднем плане, раскинув руки и кричит: «У меня был корабль!!!», всё тело пробирает дрожь. А потом ещё раз: «У меня был Арго!!!»
Все сцены между этими двумя героями, когда-то любившими друг друга, взрывают чувства зрителей.
Какой же мощный дуэт! Полная гармония, взаимодействие каждой клеточки, всех невидимых струн их душ…
Мне понравилось всё: великолепная сценография — все движения отточены, но легки; игра света и теней насыщена, но проста в восприятии; полные богатого подтекста декорации-символы, уникальны; костюмы, построенные на контрастах, понятны: война и мир; потрясающая музыка, и, конечно, Актёры!
Сцена убийства детей настолько сильна по восприятию, что ужас холодной струйкой скатывается по спине. От неистовства героини леденеет душа…
Рутберг — ВЕЛИЧАЙШАЯ РУССКАЯ АКТРИСА! Это солнце, рядом с которой начинают светить все. Божий дар иметь такую партнёршу!

29 НОЯБРЯ спектаклю исполнится год. Я призываю всех, кто ещё не видел его, и кто в Москве, сходите! Это будут незабываемые по силе эмоции!!!

Я видела Рутберг в «Пигмалионе». Она там хороша, но «Медея» — это высочайшая вершина! И спектакль этот — ВЕЛИКОЕ ИСКУССТВО! Спасибо режиссеру, который взялся за этот материал. Я долго не понимала, зачем и почему… Но те чувства, которые испытываешь от мощной игры актёров, зашкаливают. И пережить их можно только на трагедии. На сегодняшний день я видела ГА в «Одессе», «Пигмалионе», Двое на качелях». Он очень талантлив во всех этих ролях, у него огромный потенциал, но то, что они делают с Рутберг в «Медее» — это наивысший пилотаж!
«Двое на качелях» со временем приблизится к высокому искусству, но самая выдающаяся партнёрша у ГА, на сегодняшний момент, это, конечно, Рутберг. Она, как доменная печь, энергия её зашкаливает. После продолжительных аплодисментов, все молча двинулись к выходу. В углу оставалась сидеть девушка, прижав руки к лицу, и она беззвучно тряслась в рыданиях. Мы тоже не могли разговаривать несколько минут…
Гриша выглядит отлично. На премьере «Двое…» он был с длинными волосами, а 9-го с прекрасной стрижкой. Юлия Рутберг прекрасна. Актрисе подвластна любая роль, любая внешность. И Грише тоже. Для режиссеров — подарок работать с такими актерами. ГА ведёт себя очень уважительно по отношению к ЮР. Ну а как иначе?

 

 

Tatty, 04.12.2011г.

Раздаются первые звуки музыки, зажигается свет и все вокруг перестает существовать, все, кроме происходящего на сцене. Медея, одинокая и уставшая, изгнанная, но не сломленная. Её душит ненависть ко всему, мир для нее перестал существовать в тот момент, когда её покинул любимый, ради которого она жила столько лет. И он совсем близко. Но не с ней. От этого Медея ненавидит все еще больше. Эти людишки, которые танцуют и радуются жизни… Как же она ненавидит всех их, и еще больше от того, что возможно ОН среди них… Пустота внутри нее. Ей все равно, что будет с ней, нет Медеи без Язона. Но есть еще маленький лучик надежды на встречу с ним. Как хочет она вернуть его! Только эта надежда и позволяет ей жить.
И вот появляется мальчик, который приносит ей весть о том, что Язон придет к ней. О счастье! И вдруг известие о том, что Язон женится на дочери Креона. Шок. Рушится последняя её надежда. Боль с этой минуты не отпускает Медею. Вот она, минута слабости, нет больше женщины-воина, перед нами обычная брошенная женщина. «Женщина! Женщина! Сука! Плоть, созданная из комка грязи и мужского ребра! Ошметок мужчины! Непотребная! …Такая же, как и все! Только еще трусливее, еще доверчивее, чем другие.»
Но постепенно пустоту и боль сменяет в Медее ненависть. Она вползает змеёй в её тело. И гордая царица вновь поднимает голову. Месть, она единственная имеет смысл сейчас для Медеи. Она не позволит себе слабость. Она отомстит за ту боль, которую причинил ей Язон.
Как великолепна Юлия! Перед нами настоящая дочь царя. Она сильная и гордая. И в этот момент кажется, что она права во всем, что нельзя иначе, забываешь обо всех её грехах, как жаль эту брошенную и обманутую женщину! Хочется протянуть руку и сказать: «Да! Сделай это! Отомсти!»
План мести уже созрел в голове Медеи. Ей остается только выиграть время. Как умоляет она Креона позволить остаться ей до утра! Он позволяет и подписывает этим себе смертный приговор. Как тяжела её ноша! Как страшна Медея в своем гневе! Но у нее впереди еще разговор с Язоном.

Зачем Язон пришел к Медее? Этот вопрос не дает покоя.
Язон приходит с каменным лицом, ни одной эмоции, ни улыбки, ни ненависти. Эта каменная маска, что скрывается за ней? Медея кидается к нему, обнимает. Язон же по-прежнему не реагирует. «Дай-ка я посмотрю на тебя. Это тебя я любила?.. Это с тобой я спала 10 лет?.. Не боишься?» – «Боюсь!»… «Как легко было бы жить на свете без Язона» — «А мне без Медеи». Он по-прежнему спокоен. «Но существуют и Язон, и Медея!»
Кажется, что для Язона все кончено. Но так ли это? На лице по-прежнему нет эмоций. Пуст ли Язон? Неужели у него не осталось никаких чувств? Или это маска для того, чтобы скрыть от Медеи нечто, что она тщетно пытается рассмотреть в глубине его глаз? Ответа пока нет… Но Медея хочет получить ответ на свой вопрос.
«Почему ты помешал ему убить меня?» — «Потому что ты долгие годы была моей женой, Медея. Потому что я любил тебя.» — «А теперь я больше тебе не жена?» — «Нет.»
Она не может принять такой ответ: «Ты можешь изгнать меня, Язон, но никогда не исчезнет Медея из твоей памяти! … Твой ум, твой грязный мужской ум может хотеть этого, но ему наперекор твои руки, блуждая во мраке ночи по чужому телу, будут искать очертания тела покинутой Медеи . … Отруби себе руки, Язон, отруби их сейчас же или замени новым, если хочешь любить!»
Она шепотом выкрикивает эти фразы… Её губы касаются его уха… Её руки обхватывают и сжимают его грудь, следуя все ниже и ниже, усиливая свое давление… Его руки опущены, с каждой её фразой, все сильнее сжимаясь в кулаки. Еще мгновение и она достучится до него, она разбудит того Язона, её Язона, с которым они были близки 10 лет… Еще мгновение… Он яростно отбрасывает её руки и вскакивает. Нет, он не может допустить возврата. Его подсознание хочет этого, но он сильнее.
«Неужели ты думаешь, что я покидаю тебя потому, что ищу новой любви? Неужели думаешь, что я хочу начать все сначала? Я хочу забвения и покоя!»
Но выясняя, почему же они расстались, Язон до сих с болью вспоминает измены Медеи. Нет, она не безразлична ему. Но эта боль не позволит ему быть с ней снова. Не может он простить ей эту боль, которую она ему причинила, все мечты, которые не сбылись. Волна ненависти и обид захлестывает его. «Ты страдал.» — «Да» — «Так почему же ты так долго оставался со мной?» — «Да потому, что я любил тебя, Медея!»
Да, ненависть именно то чувство, которое испытывает Язон. Но, мне кажется, ненавидит он не Медею, а свою зависимость от нее, понимая, что по прошествии всех этих лет, он все так же связан с ней той невидимой нитью. Зачем он пришел к ней? Эти нити нужно было порвать. И он порвет их, переступив через себя, переступив через Медею, но он сделает это. И только тогда он сможет быть свободным.
«А теперь я хочу остановиться, стать обычным человеком… …Я хочу простого человеческого счастья!» — «Язон, а если бы я сказала, что хочу вместе с тобой ступить на этот новый путь, ты бы мне поверил?» — «Нет… Прощай, Медея! Не могу сказать тебе: «Будь счастлива», будь самой собой!»
Язон уходит, не оборачиваясь, а Медея в изнеможении ждет, что он передумает и вернется. Только он мог быть её спасением. Но нет. Язон не вернется и с этого момента все предрешено.
Больше нет Медеи-человека. Это раненая одинокая волчица, воющая на луну. Никто не может понять эту Медею. Только волки отвечают ей своим воем. И смерть теперь не страшна, Медея и так мертва. Она забирает с собой детей, которые тоже частицы её самой, чтобы не осталось в этом мире ничего от Медеи.
Мы можем долго спорить, кто она, Медея: преступница или мученица. Для меня она несчастная одинокая женщина с разбитым сердцем, которое билось ради одного человека. И можем осуждать или оправдывать Язона, который сделал её такой и бросил. Но он такой же мученик, как и она, который не сможет жить той спокойной жизнью, о которой так мечтал. Вот теперь Язон действительно пуст. Потому что нет Язона без Медеи. «Сожгите здесь все!»

Очень сильный спектакль. Действие на сцене завораживает на столько, что кажется, что ты участвуешь в нем. Мое сердце стучало так громко, казалось, что его стук вот-вот долетит до артистов. Юлия прожила жизнь Медеи за этот время. И разве мог быть у нее другой Язон?

Спасибо, Михаилу Цитриняку за возможность увидеть пьесу, за возможность посмотреть на персонажей пьесы с другой стороны, увидеть в них людей настоящих, страдающих! Спасибо всем, кто принимал участие в создании этого спектакля! Браво Юлия! Браво Григорий!

Ten‘, 04.12.2011г
Филиппика Язону
(прошу не путать с Г.А.)»Без злого умысла.
Вообще без умысла».
Не театральная рецензия, а интерпретация интерпретации.Как я хотела, чтобы спектакль хоть чуточку смягчил мое заведомое отвращенье к Язону, хоть на йоту сместил акценты! И это почти произошло. Исступленный крик Язона : «У МЕНЯ БЫЛ КОРАБЛЬ!», повторенный эхом и усиленный музыкой, налетевшей шквалом, заставил всколыхнуться застарелое чувство вины: запутали мальчика, обманули, отобрали любимую игрушку. Медея, что же ты наделала!Но потом, критически помыслив и к тому же внезапно наткнувшись на сетования о безгеройской жизни героя, вынужденного бабушек через дорогу переводить, опять воспылала праведным гневом. И хочу спросить — а кто ты такой, Язон? Неужели мнишь себя героем? Не раскидывался бы ты старушками. Вот перевел Геру через дорогу ( ах, прости — через ручей перенес), и обеспечил себе покровительство на долгие годы ( пока сам все не испортил). А может, это единственная твоя луковка и была?Исключительно благородные цели двигали тобой, когда снаряжался «Арго». Недаром герои Древней Греции так охотно откликнулись на призыв вернуть Золотое Руно на историческую родину. Однако что-то во время путешествия нет твоего имени среди совершивших подвиги. Не считать же геройством, пусть и по ошибке, убийство юного царя Кизика. Зато твою довольную мину, когда «отстегнулся» Геракл, заметили все: некому больше затмевать твою славу.И в Колхиде нашему любимцу богов повезло — стрелой Эрота пронзено сердце Медеи, а любовь слепа. Многое она сделает для тебя, и сделала бы еще больше. Ты стал героем благодаря Медее. В ответ — твое обещание жениться (выполненное, впрочем, только под страхом смерти, когда Алкиной и феакийцы должны были выдать незаконных любовников преследователям), обещание почета и славы, трона и дворца в Иолке. Ах, какой мудрой правительницей была бы умница-волшебница Медея!Не буду напоминать о кровавом следе, оставленном за Золотым Руном, но вот свершилось: оно вернулось в Грецию. Почему же не уступил свой трон Язону хорошо соображающий Пелеас? Так ты ж не в сказку попал, где Иван Царевич на пару с Василисой Премудрой не мытьем, так катаньем становятся у кормила власти и живут долго и счастливо. Миф — это же квинтэссенция жизни, а она сама безошибочно расставляет слабых и сильных по ранжиру. И что тут делать Медее? Только отомстить за любимого мальчика, ведь она — человек действия.Изгнанные из Иолка после убийства Пелеаса, они 10 лет в Коринфе. Скитания, кибитка, вечно гаснущий очаг — и ни слова упрека: где трон? где дворец? Грубые ботинки, изможденное лицо, натруженные руки — вот она, Медея. Она давно поняла мелкотравчатость Язона, она пыталась убежать от него, от себя, но это оказалось невозможным. Любовь и ненависть сплелись в ее сердце. Она презирает себя за потребность в иллюзии обнимающих ее сильных мужских рук. — Но она не верит, что Язон может предать, уйти, слишком многое их связывает. Когда же она понимает, что теряет его, амплитуда любви зашкаливает, она готова простить все, лишь бы он остался! Ненависть, всеочищающая, животворная, придет позже.А пока — вот он, мальчик наш, Язон.
«Я ПРИНЯЛ РЕШЕНИЕ».
Мертвое лицо, безжизненные руки, отряхание праха с ног. Никакой огонь змеиных, опасных, полных страсти прикосновений Медеи не может его разжечь.
«Я ПРИНЯЛ РЕШЕНИЕ!»
Да какое! Ты подумай, как «грандиозны» твои решения: за счет одной бабы не получилось возвыситься, так давай-ка я обзаведусь влиятельным тестем и начну новую жизнь. ( А dog tag на шее у тебя — уже успел Креонту присягнуть? Как же ты шустер, решение принявши!)
Самому за 10 лет ничего созидательного в голову не приходило? Может, врачевать бы стал, раз уж Хирон мудрость в тебя не смог вложить, так хотя бы начатками знаний воспользовался. Или, как Одиссей, уплыл бы за тридевять земель, а Медея похлеще, чем Пенелопа, ждала бы и Телемахам своим внушала, что отец их — капитан дальнего плавания ( а не мачо, бесцельно слоняющийся вокруг кибитки). Ведь куда ни глянь, Тезей, Персей, не говоря уже о Геракле, вершили свои подвиги, не опираясь на хрупкие плечи женщин.Лишь однажды, когда ты будешь вспоминать о головке девочки Медеи, склонившейся на твое плечо, лицо- череда жестоких масок- станет человеческим.( Не надолго же тебя хватило. Для избалованного мачо флибустьерство предпочтительнее ответственности). Воспоминание об испытанной нежности — и Медея, которая только что налетала на тебя, как морская волна на гранитную скалу, затихнет в твоих объятиях. Минута покоя, теплоты — запомнить навсегда и проклясть вовеки!Медея! Девочка моя! Сестра моя! Волчица моя!
«Хороша наша волчая жизнь!
Вы — собаки, и смерть вам собачья!»
Ритуал возвращения в царство Медеи, спасительное безумие, белая больничная рубашка, кровь —
И в вечность, как в пропасть.
Или ввысь?
Статуарность позы, трагизм и возвышенность. Ника без крыльев.
И эти людишки пытались тебя осудить? Мы правы! Ты права!

Но вот твои последние слова непробиваемому Язону… «А теперь попробуй меня забыть».
А ведь попробует, подлец. Даже постарается. И у него даже получится. Сейчас он смотрит на пламя настолько безучастно, чтобы наигранное безразличие переросло в настоящее. «Сожгите все здесь» (И наступит на последние горячие искры, дабы чего не вышло).
С перекошенным гримасой лицом пообещает строить на пепелище благоразумный мир.
Но вот ирония судьбы — не сохранила история ни одного факта, что он в этом преуспеет.

«Скучная повесть, тщедушная совесть, а что дальше — бог весть,
конец какой.
Не покрыт славой, левой, левой, правой, капитан бравый,
но отставной.

А она была готова
За мной хоть на край света,
За мной хоть на край света
Без легкого пути.
Да вот мешала эта,
Ах, круглая планета,
Где края света нету,
И некуда идти».

Твоя смерть, твое успение под обломками «Арго» — что это ?
Возмездие? Или прощение?
«У МЕНЯ БЫЛ КОРАБЛЬ!»
Твой корабль снова с тобой и уже навсегда!

 

 

Fifine, 01.12.2011г.

Медея.
В самом начале хочется написать «Я была на премьере Медеи». И в то же время не могу. Руки не выводят данный набор слов. Наверное, потому что с самой первой картинки, которую я увидела на сцене, и до последнего вздоха актеров перед поклонами не появлялось ощущения, что спектакль играют в первый раз. Казалось, что это уже давно сложившийся и выросший в муках организм. Вот Медея, сидящая на авансцене, напряженно смотрит в сторону, откуда доносятся звуки праздника, и произносит свои первые слова «НЕНАВИЖУ». И по тому, как ее всю трясет, буквально до кончиков волос, понимаешь – правда. Становится страшно и хочется вжаться в кресло от этой невероятной и не управляемой силы, которая скрывается в хрупком теле, сидящем прямо перед тобой. И с этого момента пропадает время. Зритель уже не в зале, а там у очага на берегу моря. Не было ни одной мизансцены, ни одной фразы, которая заставила бы меня вернуться в реальность. Даже стражники-охранники Креона настолько достоверны и органичны в своих образах, что понимаешь – это никакая не игра – это жизнь.Еще мне хочется написать «Юлия Рутберг – великолепна». Но опять же не могу. Ведь это Медея великолепна. Это она сражает зрителя своей силой, мощью и целостностью. Это она пугает своей непредсказуемостью. Что может сделать ненавидящая Медея, если ее не остановить? Все. Но мне показалось, что наша Медея хотела, чтобы ее остановили. Она так искренне упрашивала Креона отпустить ее, но отпустить с Язоном. И Креон в конце жестоко поплатился за свой насмешливый тон и язвительный отказ. Медея не бьет первой. Она мстит, отвечая на удар. И меньше всего она хочет мстить Язону. Она его любит несмотря ни на что. Она готова все ему простить, даже желание жениться на другой, лишь бы он остался с ней. Но нет. Язон тоже получает удар за то, как он обошелся с Медеей. Обиженная Медея – это какая-то неуправляемая сила, омут, затягивающий всех, кто посмел приблизиться. Вот мальчик приносит ей весть о том, что Язон женится на дочери царя Креона. Медея ранена в самое сердце, и она целует этого мальчика, страстно, жестко, как будто хочет этим поцелуем высосать из него жизнь. А мальчик уже отдался ей. Ведь именно он в конце предупредит Медею, что ее обвиняют в убийстве царя, что ей надо бежать. Даже стражники во время разговора Креона с Медеей побаиваются приближаться к ней, хотя их трое, а она лишь слабая, хрупкая женщина. Но, в конце концов, сила берет верх и Медея идет одна, таща на себе огромный тюк со скарбом. Она в бешенстве, она еще больше ненавидит весь мир, но все еще любит Язона, и когда он приходит к ней, Медея бросается ему на шею и буквально душит в своих объятьях.
Язон.
Именно Язон, а не Григорий Антипенко, пришел поговорить с Медеей. Но что это. Кажется, что у него не осталось ни капли чувства к этой женщине. Ни любви, ни ненависти. Ничего. Язон стоит, как каменное изваяние, расставив руки в стороны, когда Медея буквально вжимает его в себя . Это как распятье. Но через секунду понимаешь, почему Язон так поступает. Ведь стоит ему коснуться руками Медеи, и он уже никуда не уйдет. Эта сила притяжения настолько электризует зал, что, кажется, сейчас все взорвется. Вот Язон сидит на земле, а Медея обнимает его сзади, шепчет ласковые слова на ухо (целуя при этом то самое ухо), а руки скользят вниз по животу Язона. Вдруг Язон резко вскакивает, грубо вырываясь из пиджака, который остается в цепких руках Медеи. Ведь еще секунда и он бы сдался. Вот Медея на четвереньках пытается дотянуться до ускользающего от нее любимого (это уже почти танец). Слово, рывок в сторону Язона, но он отпрыгивает. Еще слово и опять бросок в попытке дотянуться, но Язон опять отпрыгивает в сторону, говоря при этом, что Медея ему больше не нужна. Но он не зря не дает этой женщине дотронуться до себя. Кажется, одно прикосновение и эти двое не выдержат больше такой пытки и сольются в экстазе. Как же это красиво и в тоже время пугающе. Ведь решение уже принято, и Язон покончил с прошлым. Ему больше не по пути с жестокой и сильной Медеей. И если Медея, говоря о прошлом лишь чуть-чуть упрекает Язона , то Язон ее громогласно обвиняет. «А кто первый посмотрел в сторону другого мужчины?». И произнеся это Язон проходя мимо Медеи сильно, больно, по хозяйски шлепает ее по заду. А Медея пока только оправдывается. В ее душе еще теплится надежда вернуть Язона. Она будет готова бить и бить наотмашь только когда поймет, что это действительно конец. И конец для нее наступает, когда Язон уходит безвозвратно. Вот тогда, ночью, одинокая, покинутая Медея воет вместе с волками, или все-таки поет. Перед тем как совершить свое последнее преступление, она оплакивает любовь. И кровь стынет в жилах от этой завораживающей песни-плача.Язон и Медея… Нет, теперь Юлия Рутберг и Григорий Антипенко – они как единый организм живут на сцене. Не возникает ни малейшего сомнения, что именно такими и были мифические Язон и Медея. Они настолько близки, что каждое слово, каждое прикосновение до боли органично и на месте (даже тот хозяйский шлепок по попе). Я бы назвала это творческое слияние двух душ и двух тел. Этот спектакль не может идти на большой сцене не по тому, что невозможно будет так выставить свет и декорации. Нет. Просто и Медея и Язон, и Рутберг и Антипенко настолько целиком и безвозвратно отдаются залу, что кажется еще на пару зрителей больше и артисты уже не вернутся. Был, правда, один спорный для меня момент. Сцена, когда на заднем плане начинала волноваться портьера задника (изображая море), а Язон под звуки барабана выкрикивал Медее все свои претензии «Я был силен (рывок в одну стороны), у меня была команда (рывок в другую сторону), у меня был Арго (опять рывок)». Потом все успокаивается. Идет более тихий спор между Язоном и Медей и вдруг снова тоже самое, но с другим текстом «У меня была любовь, у меня…» Во второй раз звучало наиграно и не совсем естественно. Возможно это промах режиссера. Но мне как-то послышались уже известные интонации знакомого Антипенко в совершенно новом для меня образе. А Язон у Григория совсем новый. Я увидела другого актера, которого до сих пор не знала. Браво.Спасибо и актерам и режиссеру за тот катарсис чувств, который мне посчастливилось пережить на этом спектакле. Хочется пожелать «Медее» долгой творческой жизни и зрительского признания.

 

 

ElenaA, 01.12.2011г.
У критиков, наверное, могут быть придирки, у избалованного зрителя будет меньше эйфории, но для живущего впроголодь провинциального зрителя этот спектакль оказался настоящим эмоциональным потрясением.
Итак, самый маленький малый зал в моей жизни. Последние секунды перед началом – пульс – 100, волнение зашкаливает. Вот приглушили свет и зал затих. От первого мгновения до последнего тишина стояла такая, как бывает, когда в минуту смертельной опасности, боясь быть обнаруженным, почти перестаешь дышать. На мой взгляд, такая тишина — это самая верная реакция зала и самая высокая его оценка. По-другому реагировать на этот спектакль просто невозможно. Только так — не дышать.
Музыкальное сопровождение спектакля творит чудеса. Удивительная, как бы раскачивающаяся, танцевальная мелодия сразу переносит тебя к берегам Эллады. Эта мелодия беспечного праздника доносится издалека. И еще доносится как вкрапление звук, очень напряженный, немного зловещий, затрудняюсь предположить на что он похож, но он такой, что дрожь пробежала по телу и слезы готовы были рвануть из глаз, а ведь еще не было произнесено артистами ни одного слова. Почти на протяжении всего спектакля, когда Медея одна или с кормилицей, звучала эта мелодия, то затихая, то приближаясь и ритмично пульсируя. В бешеной схватке Медеи и Язона музыка звучит более мощная.
Медея
Тьма. Пустошь. Нянька пытается развести костер. Медея всматривается вдаль, прислушивается к звукам… «Нена-вИжу!» — в этом возгласе нет тупой, злобной ненависти. С первых слов слышится боль затравленного зверя, предчувствие надвигающейся беды. Еще есть надежда, но вот появляется, принесший от Язона весть, мальчик и мир для Медеи рушится. Оцепенение. Потом осознание происходящего и вот по нарастающей, как маятник, набирающий амплитуду Ю.Рутберг гениально передает отчаяние Медеи, страдания ее души, одну сплошную боль. И в этих муках рождается ее ненависть и месть. Как неистово раскачивает она свои пожитки, поднятые над сценой почти в форме шара. (Какое интересное художественное решение!) Под стать ярости Медеи, как будто несущий слепую, сокрушительную силу метеорит, проносится над сценой, как над землей. И еще потрясающий художественный прием, когда брошенная, одинокая Медея стоит, подняв голову к звездам, все для нее кончено и ее боль выливается в волчий вой и уносится куда-то во Вселенную, в вечность. Медея сравнивает себя со зверем, но даже зверь подчиняется законам природы. Медея — не подчиняется ничему. Она свободна в любви и в ненависти. Ради любви она отвергает семью, богатство, условности, предрассудки и даже законы совести и бытия. Да, ее разрушительная сила сродни демонической и простому человеку это не выдержать. Читала миф, текст Ануя, но прочтение этой пьесы режиссером для меня оказалось ближе и понятней. В отличие от Медеи Ануя, в этом спектакле у Медеи Рутберг я не увидела той ужасной злобности, безумной гордыни, эгоизма и желания наказать Язона убийством детей. Просто вариантов и компромиссов для нее нет. В ее любви можно только сгореть, в ненависти – не остановиться ни перед чем. Без Язона для нее нет места в этом мире и она принимает решение уйти вместе со своими малютками. Так же как и Язон принял решение оставить ее. Для меня показалось все это действо как анализ, как замедленное блуждание по лабиринтам страданий, как анатомия души нестандартной, сильной личности. То что Юлия творила на сцене нельзя назвать игрой. Передавая все чувства и эмоции Медеи, она буквально разрывала свое сердце у нас на глазах: слезы текли у нее по щекам, губы, подбородок, даже мышцы ее впалых щек дрожали. Как она ненавидела Язона, но стоило ему оказаться рядом и она жадно ловит каждое его прикосновение в надежде что-то изменить, удержать. Как стоя на коленях она просит Язона взять ее с собой в его новую жизнь и услышав непреклонный ответ, сама же смиренно соглашается с тем, что да, она, конечно же, не изменится. И все-таки уже вслед уходящему Язону, почти шепотом летит мольба о сомнении. Если бы в его словах она услышала хоть каплю сомнения, возможно это могло бы ее спасти. Она вся при этом содрогается, как в предсмертных судорогах.

Язон
.
Сказать, что Григорий с Юлией был просто органичен — это не сказать ничего. Да, он был органичен настолько, что его присутствие на сцене ощущалось даже тогда, когда его там не
было. Да и как могло быть иначе, когда все мысли, чувства, воспоминания Медеи связаны с ним. Именно Язона она любит и страдает безмерно. Поэтому, о какой небольшой роли может идти речь? Независимо от сценического времени, для меня роль Язона была такой же мощной, как и роль Медеи. Они достойные партнеры. Они были на равных.Вот он приходит поговорить с Медеей перед разлукой, он для себя все решил и что бы противостоять натиску Медеи, надел на себя как броню непроницаемую маску равнодушия. Сначала отмалчивается, но потом постепенно вступает в разговор. Он признает свой прошлый, юношеский эгоизм, вспоминает свое перерождение, когда осознал, что способен на нежность, заботу, ответственность. С обретением Медеи, Язон так же как и она теряет все, что ему было дорого: преданных друзей, арго, свой прежний мир. Какое то время, на волне пылких чувств, они звучат в унисон, но постепенно меж ними вползает змеей ненависть. «Вот мы уже постоянно втроем» — говорит Язон. Осознав, что не вписывается в мир Медеи, Язон еще долгое время, как бы по инерции, находится с ней. Много принесли они друг другу боли и страданий, пока, наконец, он решил остановиться, уйти в свой мир и постараться забыть Медею.Эта их совместная сцена очень экспрессивна и динамична. Они блуждают от настоящего к прошлому и от прошлого к настоящему и от этого меняются их интонации и отношение друг к другу. Медея то ненавидит, то умоляет, то упрекает, то прижимает к себе, то вдруг заносит над ним нож, но валится он у нее из рук. Даже через воспоминания вспыхивает искра ревности и… шлепок. Ах, какой шлепок по мягкому месту. Какой темперамент прежнего Язона. В этот момент от него пробежала такая волна, что казалось, воздух задрожал и сцена закачалась. Ведь только что он казался уставшим, опустошенным, безразличным даже к собственной жизни – и, вдруг, такой всплеск при одном только воспоминании об измене. Язон хочет что-то изменить в своей жизни, но сам не очень верит в такую возможность. Он начинает описывать свою невесту, но так скучно, равнодушно. Он только надеется, что она даст ему покой и нежность, но совсем не уверен в этом. Своим рассказом с издевкой, с грубоватой, даже немного хамоватой интонацией, он как будто дразнит и провоцирует Медею. Что это? Жестокость? Или желание отвратить ее от себя? Или предчувствие, что именно так все и произойдет, ведь он хорошо знал Медею. Да, он просил ее уехать теперь, сразу, но не настаивал.А как проникновенно прозвучали его слова: «неужели ты думаешь, что мне нужны новые ощущения… и далее по тексту. После разговора с Медеей Язон уходит, но уходит с тяжелым чувством обреченного человека, у которого почти не осталось надежды найти себя в новой жизни. Весть о гибели Креона и его дочери вряд ли явилась для него неожиданным потрясением, но гибель детей он не ожидал. Медея вздрагивает от окрика Язона и заливает кровью все вокруг, и сама на глазах у всех замирает с ножом в груди. В последние секунды и Язон и Медея понимают, что у них не может быть совместного будущего, но и порознь у них будущего нет. Они остаются вместе только в этой страшной и красивой легенде на века.
Язон хотел уйти от жестокости и ненависти, обрести покой, созидать, но его последние слова звучат с такой презрительной горечью, как будто он уже ненавидит все то, чем придется ему заниматься, управляя этой страной.Два слова о других персонажах. Роль царя была вся с современным подтекстом — мне понравилась. Очень хорошо сыграла кормилица и хорошо сыграли даже мальчик и стражники.Хочется выразить огромную благодарность всем исполнителям, особенно Юлии Рутберг и Григорию Антипенко, режиссеру-постановщику Михаилу Цитриняку и всем, кто работал над созданием спектакля. Благодаря им мы пережили незабываемые мгновения, мы как будто оказались очевидцами той далекой трагедии, заглянув через окно времени и вернулись в зал только на поклонах.Великолепный спектакль! Спасибо! Поздравляю всех с премьерой! В восторге от дуэта Юлии и Григория, очень рада за них обоих. И безмерно счастлива за любимого артиста Григория Антипенко, что у него теперь есть такой спектакль и такая роль и новых ему высот!

http://antipenko.forum24.ru/?1-2-0-00000031-000-260-0

 

«Медея»: причины женской истерики

Григорий Антипенко помог Юлии Рутберг вжиться в роль детоубийцы.
Очередная премьера в рамках юбилейного года вахтанговцев вернула на сцену Юлию Рутберг. Актриса такого уровня заслуживает главных ролей, но чаще ей достаются второстепенные персонажи. В «Медее» Михаила Цитриняка нет места таким досадным несправедливостям, Рутберг играет практически моноспектакль. Несмотря на качественные актерские работы Григория Антипенко (Язон), Андрея Зарецкого (Креон) и Инны Алабиной (кормилица), положение «примы» бесспорно. За последние 2 года лучше сыгранной Медеи на московской сцене не было.

Прежде всего, «вахтанговскую» версию отличает особая, философская многозначность. На малой сцене театра ничто не отвлекает от горьких и страстных диалогов героев. Большой кавказский ковер и тьма вокруг, — вот, собственно, и все декорации.

Здесь играют не всепоглощающую любовь царей (как в греческом мифе), но показывают, как страдает душа женщины-титана, женщины-воина, поправшей мещанскую мораль и буржуазные привилегии, на которые сделал ставку остепенившийся муж. Нет, детоубийство никто не оправдывает, но его очень логично объясняют. Медея берет на себя самый страшный грех не по причине ревности к изменнику Язону, она протестует против тех ценностей, ради которых супруг ее оставил и которые хотел навязать их общим детям. Размеренная жизнь? Всеобщее преклонение и заслуженный отдых? А как же недостижимый и манящий абсолют свободы? Геройство духа и красота чувственных удовольствий? Судьба должна быть подобна факелу в высоко поднятой руке победительницы. Иначе она не заслуживает права называться судьбой.

Юлия Рутберг хороша в ролях сильных женщин… Андрогинная фигура, злые глаза, сильные руки. Она одета в черные одежды, похожие на военный мундир, и мужские ботинки. В ее образе нет ничего от царственной женщины, которая любит и прощает. Она олицетворение власти (над чувством супруга в том числе), вырваться из-под которой для Язона — желание не только закономерное, оно инстинктивное.

Как известно, двум сильным личностям ужиться вместе не суждено. И если один из них слабеет духом, пытается покинуть поле любви-битвы, второй не дает ему это сделать. В финале Рутберг-Медея стоит посреди сцены в красной от кровавой краски белой майке-тунике и в руках у нее болтаются две тряпки того же цвета (этот символ выглядит куда убедительнее пластмассовых пупсов в МТЮЗе). В это мгновение произнесенные ею слова, действительно, страшны: «а теперь попробуй меня забыть».

Рутберг-Медея разрушает сама себя и не разрешает жить мужу так, как он хочет. Мир — это пошло, война — это хорошо. Трагедия личности, не нашедшей другого Бога кроме свободы, в постановке очевидна. И вызывает жалость — формула «все или ничего» неприменима к жизни.

Наталья Витвицкая
30 ноября 2011г.

Анна Риклес. “МЕДЕЯ”

Сегодня, на малой сцене Вахтанговского академического театра, состоялась премьера спектакля «Медея» Жанна Ануя, в постановке Михаила Цитриняка.
Ажиотаж вокруг новой Медеи растет, уже после первого прогона цена билетов увеличена в полтора раза. Решение спектакля удивительное, подбор артистов блестящий. Юлия Рутберг (Медея) повернулось к зрителям драматической стороной своего таланта, удивила и приятно обескуражила. Поразил образ Креона, созданный Андреем Зарецким, завораживающий легкостью, обаянием и царственной простотой. С таким великолепным режиссером, как Михаил Цитриняк, и поистине звездным актерским составом постановка обещает стать одним из самых заметных событий нового театрального сезона Москвы. В спектакле нет театральных штампов и нафталиновой пафосности. Он живой, он здесь, на ладони. Это камерно, это сильно, это страстно, умно и красиво. Браво, господа! Браво!

Анна Риклес, 19.11.20111г.

http://klauzura.ru/2011/11/anna-rikles-medeya/